В разведке поняли, какая жемчужина им попалась. Они не хотели просто получить от Надира Ша информацию и дать ему исчезнуть. Они хотели, чтобы он продолжил служить личным врачом коменданта, чтобы докладывать о перемещениях Талибана, о планируемых нападениях, секретных убежищах и складах оружия.
— После первого допроса мне поручили быть контактом Надира. Было нельзя, чтобы Талибан что-то заподозрил, и я могла свободно перемещаться по городу. Мы встречались в кафе и на рынках, или по проверенным адресам. В safehouses, которые контролировали американцы. Надир всегда предоставлял точную информацию, и мне приказали сделать все возможное, чтобы держать его «тепленьким». В то время это был наш важнейший двойной агент в Кабуле. Он отказывался говорить только об одном. Раскрывать место, где укрывался его комендант.
Сделав длинную паузу, Кафа продолжила.
— Ты должен понять… я была молода. Мне было едва за двадцать, и опыта в решении таких задач у меня не было. Я была солдатом, а не шпионом. Надир красиво говорил, симпатичный и с чувством юмора. Иногда я обращала внимание на его религиозность, она сильно отличалась от моей, но всей глубины я тогда не увидела. Я бы и не поняла, ведь он меня обворожил. Надир казался мне… хорошим человеком. И я до смерти боялась сделать что-то, что могло испортить операцию. Чтобы меня обвинили в том, что он ушел в подполье или предал нас. От моей работы зависела жизнь множества людей. Я позволила ему поверить, что мы могли бы жить вместе, в Норвегии. Я позволила отношениям перейти на физический уровень. Я забеременела.
Они свернули с шоссе, и пока Кафа подыскивала слова, Фредрик смотрел на заброшенный гравийный карьер, который они проезжали. Хищное нападение на природу, оставившее после себя уродство. Вдоль лесной дороги дневной свет стал приглушенным. Елки отбрасывали тени на лицо Кафы.
— Я была просто в отчаянии, когда поняла, что все зашло слишком далеко, и рассказала о случившемся своему начальнику. Сказала, что хочу сделать аборт. — Она прокашлялась. — За мной по пятам ходил тот разведчик. Надиру сообщили о моей беременности и пообещали, что когда родится ребенок, Надиру позволят уехать из Афганистана. Для разведки это был всего лишь еще один рычаг давления.
— Та самая операция, о которой говорила Бенедикте, — тихо проговорил Фредрик. — Женщина с ребенком, которых тайно отправили за границу. Это была ты с твоим сыном.
В груди появилась тяжесть. Кафа все знала. Всю дорогу она обо всем знала.
Когда живот стал заметен, Кафу увезли из страны и поместили в квартиру в дипломатическом анклаве в пакистанском Исламабаде. В местной больнице 8 апреля 2005 года она родила мальчика, которого должны были звать Номан Мохаммед Ша.
— Номан Мохаммед Ша, — повторил Фредрик. — Ребенок, похороненный рядом с твоей матерью.
Они уже были в глубине долины, и Кафа остановилась у главного корпуса предприятия. Она не выключила двигатель, чтобы в машине было тепло, снаружи ветер раздувал полицейскую ленту ограждения, оставленную криминалистами. Несколько собак убежали в лес.
— Мы договорились, что Надиру позволят увидеть сына перед тем, как я заберу его с собой в Норвегию, — продолжила Кафа. — Мы должны были встретиться где-то на пограничной территории, там врач должен был раскрыть местонахождение коменданта. Его последнее задание. — Ее глаза заблестели от слез. — Все было так суматошно. Как я могла вернуться в Норвегию с ребенком и незнакомым мне человеком? Что скажут родители? Как нам жить всю оставшуюся жизнь? Я нарушила строжайший запрет: из больницы я позвонила матери и все ей рассказала. — Она всхлипнула носом. — Нас с Номаном отвезли на границу трое мужчин. Все без формы, и никто из них не говорил по-норвежски. Со мной, по крайней мере. На склоне холма находилась какая-то козья ферма. Я ждала в машине, пока они отнесли туда моего мальчика. — Кафа посмотрела прямо на Фредрика полными слез глазами. — И начался ад. Сначала я услышала звуки выстрелов, а потом увидела гигантскую вспышку света.
Очнулась Кафа в военном госпитале. На соседней кровати лежал ее ребенок. Он едва дышал, все лицо и тело были в бинтах.
— Я была словно контужена. А он лежал рядом и кричал. Обожженный крошечный сверток. Один из тех, что меня сопровождали, смог сбежать и доставить нас в безопасное место. Агент разведки сказал, что никто не знает, что произошло на самом деле. Талибан ли изобличил Надира и пришел, чтобы нас всех убить, или сам Надир нас предал. На той ферме военный патруль обнаружил только тела двух сопровождающих.
Кафа выглянула в окно. Собаки подбирались к машине и кружили вокруг нее. Может, их привлекало тепло мотора, а может им просто было скучно.
— Я никогда никому не говорила, что звонила маме. Многие в пакистанской службе разведки испытывают симпатии к Талибану. Они могли прослушивать меня. А может кто-то просто случайно услышал тот разговор. Как бы то ни было, Надир пропал. Как сквозь землю провалился. Никто не знал, кто он — друг или враг. — Она откашлялась. — Номан — первый сын Надира. В их культуре это многое значит.
— Боже мой. Боже мой. — Фредрик медленно начал понимать, чем кончится этот рассказ.
— Так значит, могила… пуста?
Дыхание Кафы нарисовало круг пара на лобовом стекле. Она со скрипом стерла его рукавом куртки.
— Мой контакт сообщил мне, что безопаснее всего будет притвориться, что Номан погиб при взрыве. А я… да что я знала? Ничего. Я села в самолет и увидела, как в багаж завозят пустой детский гробик. Это был просто… абсурд какой-то.
Номана перевезли домой иначе. Правду знали только близкие Кафы.
— Для них ведь это тоже стало шоком. Что я забеременела. Что им пришлось идти на фальшивые похороны. Было крайне важно, чтобы никто не сомневался в смерти Номана.
Но Номан не умер, а стал инвалидом с особыми потребностями. Пролечившись в нескольких больницах и институтах, он остался в приюте Вёйен. Под грифом совершенно секретно Кафу назначили опекуном собственного сына. Так они позаботились о том, чтобы в реестре населения не осталось никакой связи между сыном и матерью.
— В первое время мне очень помогала мама, но она была больна уже тогда, когда я вернулась домой. Я думаю… она не смогла пережить тот шок. Год спустя ее не стало. Отец так и не смог смириться с ситуацией. Как и мой брат. Им было за меня стыдно. Сейчас мы не общаемся. Отец почти полностью перебрался обратно в Пакистан. Остались только мы с Номаном.
Кафа сделала глубокий вдох и потерла глаза ладонями. — Все эти годы я ухаживала за пустой могилой. Но она не совсем пуста. Каждый раз, когда туда прихожу, я думаю, что здесь я попыталась похоронить свою вину. За то, что произвела Номана на свет. За то, что позволила подвергнуть его такой опасности. За ту жизнь, которую я у него отняла, когда привезла на ту ферму. Иногда я бываю крайне жестока к себе самой.
— Кафа, — сказал Фредрик. — Ты же знала, через что я прошел с Фрикком… почему ты ничего мне не рассказала?
Ее взгляд помрачнел.
