— Здоро́во! Молодцы, молодежь! Все сделали! — громогласно хвалит мать, шагая к Че.
Натянув профессионально радушную улыбку, он вежливо ей кивает, представляется, галантно пожимает протянутую руку и отходит к Валиным товарищам, которых я однажды вышвырнула из квартиры. По инерции слежу за тем, как под его руководством мужикам удается без происшествий подвинуть к стене, где мы только что страстно целовались, древний скрипучий диван.
Кровь бурлит от поцелуев и разочарования, тело ноет от тяжести и боли, разбавленной проникшей извне тревогой — хмуро гляжу на мать и до крови кусаю губы. От нее разит водкой. Она выпила только что, сразу и много. Я знаю: срываясь, она литрами вливает в себя спиртное.
Теперь меня ждут попойки на кухне, бессонные ночи, грязь, вонь, пустой холодильник, тупая злоба, застывшая улыбка. Какую любовь я себе напридумывала? Тут даже парень из дворовой шпаны сбежит, что говорить об интеллигентном мальчике с хорошими манерами?
Мальчик же, деликатно избегая смотреть в нашу сторону, игнорирует разговор, сосредоточенно ставит на переселившуюся сюда тумбочку телевизор… Я бы все отдала, чтобы Че действительно ничего не видел и не слышал, чтобы он обо всем забыл. Но ведь чудес не бывает. Он не подает виду — воспитание не позволяет, но теперь обязательно бросит меня.
— Какого лешего ты сюда нашу мебель перевозишь? — спрашиваю у матери, плача от бессилия.
— Я это… тут пока поживу! — Ее окончательно развезло. — Танюх, ну на хрен нам квартиранты — всю комнату загадят! А мы это… Валентина… Валентина тут помянем.
Чистая, едкая, словно кислота, ненависть лишает меня дара речи, а мать, изящно подпирая плечом стеночку, мычит:
— А ты вон иди, личную жизнь устраивай! — Лоснящееся лицо расплывается в ухмылке. — Молодец, Танюха! Я как увидала — так сразу узнала! Долговязую-то ты все-таки уделала… парня-то… у нее увела! Все мечтала переплюнуть — и на тебе!
Быстрый взгляд Че скользит по моему лицу. В глазах темнеет, беспомощно прикрываю ладонью солнечное сплетение — привычное мягкое тепло, жившее в нем, вмиг вытравил холодный шок. Конец моей сказке. Теперь уж точно конец.
— Мам, не приходи больше, — шиплю онемевшими губами. — Если ты появишься дома — я тебя убью!
Я все-таки делаю то, от чего удерживалась всю жизнь — что есть силы толкаю мать и выбегаю в коридор.
Голова вот-вот лопнет от ужасающего позора. Никогда, я больше никогда не смогу взглянуть на Че, не смогу оправдаться. О чем я думала, увиваясь за ним как хвост, мечтая о нем, борясь за него? Дело уже не в существовании Ви, дело в том, что между нами пропасть — сколько ни охаживай его, сколько ни соблазняй, ничего не изменится.
«У каждого разные возможности, Тань, у меня их больше по праву рождения. Пусть сейчас все не так, как я хочу, но я еще поставлю мир на колени. А ты даже не пытайся. Ты заслужила только то, что заслужила», — урезонивает меня голос Ви.
Пулей вылетаю из захламленной секции, бегу вниз по загаженной лестнице, выскакиваю под дождь, и чужие красные кеды поднимают брызги мутной воды. Я сейчас завидую брату, мечтаю, чтобы меня не стало. Чтобы меня никогда и не было, и мысли мои, не выдуманные нерожденным мозгом, так и летали бы в вакууме вселенной.
— Солнце! — Че ловит меня за рукав. — Стой.
Я оборачиваюсь и смотрю в эти глаза — потухшие, но волшебные, пронзительно грустные. Первые капли срываются с намокшей челки и текут по щекам.
— Прости, Тема, — умоляю шепотом. — Прости. Не слушай ее, она пьяная! Я не делала этого намеренно!
«Ой ли?» — это совесть проснулась и взывает ко мне.
Глава 35
Под порывами промозглого ветра ломаются ветви деревьев, тучи клубами застыли над крышами домов, за шиворот падают капли дождя.
Че осторожно убирает руки, прячет их в карманы джинсов.
— Солнце, послушай. — Он заглядывает в мои глаза. — Думаю, нам стоит вернуться и помочь твоей маме.
Горько усмехаюсь: насколько же парень хорошо воспитан, раз делает вид, будто ее не слышал. А ведь даже ей, поверхностной, «вечно молодой, вечно пьяной»
[7], очевидно, что я цинично присвоила то, что не может мне принадлежать. Че не место рядом со мной: мне никогда не стать прекрасной принцессой.
В стремлении казаться лучше я выгнала мать из дома, и теперь в «Полюсе» не появятся даже недоеденные консервы, сырки «Дружба», обрезки дешевой колбасы. Живот урчит — больше суток я ничего не ела и вряд ли буду в ближайшей перспективе. Такова жизнь. Такова моя реальность.
Пожимаю плечами:
— Ты помог, Че. Больше им твоей помощи не требуется. Мне тоже больше ничего не нужно! — получается вполне спокойно, но взгляд не задерживается на лице Че, перескакивает с дерева на желтый зонтик прохожего, с пролетевшего стремглав голубя — на красные промокшие насквозь кеды с яркими крапинками, поднимающие в луже муть. — Все было ошибкой. Давай расстанемся!
Выпалив это, наконец чувствую легкость. Надоело страдать, мучиться, сомневаться в себе, стыдиться, воровато оглядываться и вздрагивать от каждого оповещения о пришедшем сообщении. Ви обязательно вернется — она дала обещание. И сдержит его — единственная из всех нас.
Че не двигается с места. Пытаюсь взять вправо — он не дает пройти, и новая волна жалости к себе вырывается наружу злыми слезами:
— Уходи, Че! Ты же все слышал! — Истерика побеждает показное безразличие: — Я — ничтожество: воспользовалась отъездом Ви и предала ее. Теперь ты все знаешь. Я не обижусь — уходи!
Лети!..
— Посмотри-ка на меня! — резко огрызается Че. — По-твоему, я совсем ничего не соображаю?! — В замешательстве послушно смотрю на него, а Че, прищурившись, быстро произносит: — Может, я и похож на тупого, но скажу тебе кое-что, а ты послушай! — Он усмехается. — Вика поступила со мной жестоко задолго до того, как я к тебе притронулся. Твоя очередь разуть глаза, боевая подруга: я ни хрена ей не должен, и с тобой я потому, что так решил. И все жду, когда же до тебя это дойдет, Солнце!..
Новый порыв ветра пронизывает до костей, а взгляд Че — душу наизнанку. Непроизвольно обхватываю пальцами худые плечи и до боли стискиваю их, кажусь себе маленькой, невероятно глупой…
— Прости, что наорал. Если тебе не нужна моя помощь — окей. Но мне нужна твоя. — Он натягивает капюшон толстовки на вымокшие волосы, потемневшие пряди липнут ко лбу. — Утром я снова разругался с матерью. Мне некуда идти, так что… К тебе можно?
У меня закружилась голова. Фанерная залатанная дверь едва держится на ржавых петлях, пожелтевшие обои в потеках и пятнах. Мебель старая, в гостиной нет ни телевизора, ни дивана. Как я могу пригласить к себе Че — достопримечательность и героя грез всех девчонок нашей области? В раскаленном аду прошедших месяцев я бегала за ним влюбленной кошкой, надеялась попасть в его сказку, а он сейчас на полном серьезе собрался в мой кошмар. В попытке стать невидимой я еще сильнее сутулюсь:
