Судорожно натянув на себя красно-белый полосатый свитер Ви, ее же джинсы и красные кеды, я вылетела из дома и еще сорок минут умирала от страха в гремящем трамвае, а потом со всех ног побежала по привокзальной площади к платформе. Ви сидела на чемоданах, понуро уставившись в телефон, а тетя Анжела, прикрыв глаза от слепящего солнца ладонью, вглядывалась за склады, откуда вот-вот должен удавом выползти зеленый пассажирский состав.
Я перепрыгнула через рельсы свободных путей, забралась на перрон и нависла над Викой, закрывая солнечный свет. Она подняла голову и молча улыбнулась. Я села рядом на чемодан, тетя Анжела помахала мне, продолжая топтаться у белой линии. Я специально огляделась вокруг в надежде увидеть Че, но его нигде не было.
Получается, Ви все же сделала это.
— Как прошло? — тихо спросила я, и Ви взяла меня за руку.
— Как по нотам. — Она пыталась удержать на лице улыбку, но разрыдалась. — Я сказала, что не уверена в своих чувствах. А потом сказала, что уверена… что не люблю его и никогда не любила. А на самом деле… Ты же знаешь, как на самом деле. Я просто боюсь, что время и расстояние все испортят!
Из-за края угрюмой постройки показались нос локомотива и первые вагоны. Как ошпаренные, мы вскочили и растерянно взглянули друг на друга. Тетя Анжела подбежала к Ви, обняла ее и погладила по светлым волосам.
— Ну, вперед, ребенок. Учись там, слушайся папу. Я приеду, как только начнется отпуск…
Ви выдала еле живую улыбку, схватила рюкзак и чемодан, вскользь поцеловала меня в щеку и быстро шепнула:
— Я люблю тебя. Не забывай меня, ладно? Я вернусь!.. Ладно?
— Ладно! — громко отозвалась я, хотя была близка к обмороку.
— Мамуль, не забывай про Таню! — Ви снова сорвалась на плач, тетя Анжела подняла чемодан и подтолкнула Ви к двери нужного вагона.
Я осталась на перроне, и солнце, словно прожектор, грело меня со всех сторон. Засунув руки в карманы, развернулась и медленно побрела. Я шла к навесному мосту — поднялась по сотне ступенек, направилась к другой стороне, а куда дальше — не имеет значения.
Взгляд равнодушно скользил по лицам людей, которые спешили с баулами и узлами к подошедшей пригородной электричке; по зеленым кронам тополей, по белым облакам в голубом небе, пока не замер на бледном осунувшемся, но все еще идеальном лице. Знакомому всему городу.
Че подмигнул мне.
С усилием отвела взгляд и, рассматривая камешки, сиявшие в черном гудронном покрытии под ногами, быстро прошла мимо.
Глава 7
— Солнце, постой! — раздается за спиной голос, который я миллион раз слышала из телевизора Ви.
Словно наткнувшись на невидимую стену, резко торможу и оборачиваюсь:
— Как ты меня назвал?
Че возникает рядом, хватается одной рукой за ржавые перила и, странно растягивая слова, пускается в объяснения:
— Вика много о тебе рассказывала, она всегда называла тебя так. Извини, если обидел.
— Не обидел. — Пожимаю плечами. Мгновение мне кажется, что невидимая ниточка протянулась ко мне от подруги, пусть даже и через посредника, но я тут же замечаю, что Че пьян, и волшебство меркнет.
Пытаюсь обойти его, но Че удерживает меня за плечо и заглядывает в глаза:
— То, что Вика сказала мне вчера… Это правда? Умоляю тебя, скажи!
Я снова до крови кусаю губу и лихорадочно соображаю. Зачем ей понадобилось так все усложнять? Есть же скайп, телефон, поезда и самолеты — ради чего ломать любовь, которая мне даже не снилась, ради чего так мучить себя и этого совершенно раздавленного парня? Сейчас он не тот красавчик из телевизора, по которому сходят с ума девчонки: из него будто выбили душу. Прямо как из меня.
Проглотив ком в горле, только открываю рот, чтобы сказать правду, как за спиной Че вдруг началась странная возня. Две девушки, спешившие было к электричке, громким шепотом о чем-то спорили, и одна из них нерешительно пропищала:
— Че? Можно с тобой сфоткаться, Че?
И Че мгновенно меняется. Лицо расплылось в широкой надменной улыбке, он провел рукой по челке и наклонился к девушкам — одна из них щелкнула кнопкой цифровой «мыльницы». Фанатки млеют и хихикают, подают для автографа ручки и зачетки. Наглеют, просят у Че номерок телефона. Он их отшивает, но делает это так элегантно, что девушки бегут к своей электричке счастливыми.
Я исподлобья наблюдаю за сценой, и наконец до меня доходит: вот в чем дело. Ви боится, что однажды, когда ее не будет рядом, Че не устоит.
Я обещала Ви хранить нашу дружбу, Че — любовь. А Ви обещала нам вернуться.
И прямо сейчас, под ярким, испепеляющим, почти полуденным солнцем я мысленно клянусь себе и подруге, что до ее возвращения все останется неизменным.
— Она никогда не обсуждала тебя со мной, Че! — я слишком быстро нашлась с ответом. Преградивший мне путь Че тут же отступает в сторону.
Брусчатка привокзальной площади рябит в глазах, ветер с тяжелой примесью мазута развевает волосы, люди с сумками и чемоданами, натыкаясь на меня, спешат к новой жизни, что начнется для них через миллионы мелькнувших под поездом шпал.
Я иду очень быстро, почти бегу, пытаясь побороть чувство потери. Спешу домой, где будет Валя со вчерашним синяком, где снова нечего есть, где опять придется браться за веник и швабру. И возможности спастись от этого в квартире на четвертом этаже больше нет.
— Подожди, а? — Че обгоняет меня и, пошатываясь, встает рядом. — Слушай, так хреново мне еще никогда не было. Пожалуйста, давай немного помотаемся по центру?
* * *
Весь день Че, ссутулившись, с руками в карманах джинсов, нарезал круги по окрестностям, а я тенью следовала за ним. Каждые двадцать метров с Че кто-то здоровался, окликал издалека, кивал или просто оглядывался ему вслед. Сейчас, оба почти обессиленные, сидим в заросшей хмелем беседке в глубине опустевшего парка, и комары вокруг устроили настоящий пир.
— А ты раньше теряла кого-нибудь? — тихо спрашивает Че и всматривается в сумерки.
— Ага. — Я киваю, хотя едва ли это нужно в сгущающейся темноте.
— Кого?
— Папу. И брата. А ты?
— Бабушку…
— О… — тяну я, потому что не знаю, что говорят в таких случаях.
— Все нормально. Даже тогда было легче. — Че лезет в карман и шуршит в потемках пакетиком. — Это фисташки, так что не предлагаю.
— Отчего же? Давай их сюда. — Протягиваю руку. — Обожаю фисташки!
— А… Просто Ви терпеть их не может. — Че отсыпает щедрую кучку соленых орешков в мою ладонь. — Интересно, а что еще ты обожаешь?
Что я могу обожать? Это просто смешно. И никого, кроме Ви, никогда не волновало.
— Стихи сочинять! — выдаю почему-то вслух.
