Бонар горестно вздохнул и сел.
– Федеральный судья, подписавший ордер, – вот кто. Похоже, кто-то все же обратил внимание на отпечатки пальцев, которые мы послали в Милуоки.
– А что они сказали патологоанатому?
– Да ничего. Шлепнули на стол ордер и заявили, что дело переходит под юрисдикцию ФБР, – война окончена, все свободны. Он вообще их не ждал. Они не предупредили даже начальника лаборатории – просто ввалились, будто на тур вальса.
– Интересно, к чему такая спешка?
– Я задался этим же вопросом, поэтому, когда патологоанатом отключился, звякнул в Милуоки и следующие пятнадцать минут провел в разговорах со всеми мальчиками на побегушках, случившимися в их благословенной конторе, – и не узнал ровно ничего, кроме того, что каждый, кто хоть сколько-нибудь в курсе дела, недавно вышел из здания, или уехал из города, или просто отсутствует. Они меня столько кругов заставили сделать, что у меня до сих пор голова кружится.
– Хваленое межведомственное сотрудничество.
Бонар свирепо кивнул.
– Они сказали, чтобы я позвонил в понедельник.
– Понятно. Как будто за выходные что-нибудь изменится. Черт, это такое свинство. Если это как-то связано с федеральным преступлением – ладно, ничего страшного, – но ведь они могли по крайней мере позвонить и предупредить.
– Так что будешь делать? Нас тут, похоже, связали по рукам и ногам.
– И даже больше – еще и рот и уши заклеили. Но все равно было бы здорово выяснить, что вообще происходит, и, если повезет, утереть фэбээровцам нос с этим делом.
– Да уж. – Бонар устремил задумчивый взгляд на пастбище за окном. – Вот Шарон, например, наверняка может все выяснить за пять минут, если бы ты проглотил свою гордость и позвонил ей.
Холлоран постарался сохранить нейтральное, непроницаемое выражение лица, но глаза Бонара словно надвинулись на него, – Бонар редко прибегал к такому взгляду, но, когда прибегал, Холлорану казалось, что его просвечивают рентгеновскими лучами.
Просканировав Холлорана, Бонар хитро улыбнулся и сказал:
– Значит, ты попытался с ней связаться.
Холлоран спрятался за небрежным тоном:
– Ну да, звонил пару раз. Когда не смог дозвониться до Грейс, подумал, что, возможно, удастся связаться с ней через Шарон.
– Тебе не обязательно передо мной оправдываться.
Холлоран раздраженно схватился за телефон.
– Прекрати читать мои мысли. Это меня пугает.
– Чего там читать – ты же просто открытая книга. Куда ты звонишь?
– В Грин-Бэй.
Мохнатые брови Бонара поползли вверх.
– Хочешь оторвать Шарон от работы?
– Да.
– Слушай, извини, конечно, но сначала ты угрожаешь ее уволить, а потом хочешь просить об одолжении?
– Именно так.
– Интересное кино. Слушай, а ты знаешь, что, если куриный стейк слишком долго лежит в подливке, панировка перестает хрустеть и делается невкусной?
Холлоран едва сдержал улыбку.
– Да, знаю.
У старшего детектива в Грин-Бэй оказался хриплый, но довольно мелодичный голос, скорее подходящий для блюзового певца, чем для полицейского. В его скороговорке Холлоран уловил остатки выговора, распространенного на Восточном побережье. Детектив Юстин отнесся к нему с пониманием, но у него самого все шло наперекосяк, – и его можно было понять.
– Нет, сэр, они не звонили и не берут мобильные телефоны, и они должны были приехать два часа назад. Мисс Мюллер сказала: в четыре часа плюс-минус несколько минут, – а сейчас уже больше шести. Не поймите меня неправильно: они оказывают нам услугу, совершенно безвозмездно, и я не жалуюсь, но у меня тут четыре детектива с трех часов околачиваются, и я уже подсчитываю, сколько им начислить за сверхурочные часы, – понимаете? А эта сверхурочная математика – она как налоговый аудит, никогда не получается так, как задумал.
Холлоран понятия не имел, что такое налоговый аудит, и поэтому не понял аналогии, но общая мысль и так была ясна.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы передали агенту Мюллер – когда она объявится, – что я просил, чтобы она перезвонила мне как можно скорее. Я не отниму у нее много времени, но дело очень срочное.
– Эти женщины сегодня нарасхват.
– Что вы имеете в виду?
– Мы с вами не единственные, кто их разыскивает. Мне уже звонили из Миннеаполиса.
– А! Он представился?
– Да, серьезный парень, сказал, что его зовут Харлей Дэвидсон, – представляете? – а когда я ему сказал, что они еще не приехали, он вспылил и стал рассказывать, как мне выполнять свою работу. Объявить машину в розыск, позвонить в дорожный патруль – ну, всякое такое. И это все происходило, когда они опаздывали всего на час. Черт, если я буду бить тревогу каждый раз, когда кто-нибудь будет задерживаться на час, моего четырнадцатилетнего сына будут разыскивать непрерывно – понимаете? Этот парень слишком уж нажимал. Я думаю, это какой-нибудь ревнивый дружок одной из них – как вы считаете?
Холлоран улыбнулся:
– Вообще-то он деловой партнер обеих женщин, которые едут с Шарон Мюллер.
– Вы имеете в виду тех безмерно щедрых женщин, жертвующих своим временем, чтобы привезти программу и помочь мне выбраться из тупика с этими убийствами?
– Да.
– Ух ты. Наверное, мне стоит перед ним извиниться. Можно задать вам вопрос?
– Конечно – задавайте.
– Ну, я так понимаю, эта программа стоит кучу денег, – почему они ее просто так отдают? Может, я чего не понимаю, но мне кажется, что всякая филантропия заканчивается, когда за цифрой идет столько нулей.
– Насколько я знаю, все совладельцы этой фирмы заработали большие деньги на разработке программ, но из-за одной из их игр погибло много людей.
Детектив Юстин понимающе хмыкнул и сказал:
– Дело «Манкиренч». Октябрь прошлого года.
– Да.
– Так, значит, это что-то вроде епитимьи?
– Может быть. Черт, я не знаю. Может, они и так делились бы этой программой. Они все очень хорошие люди.
– Что ж, это хорошо. Я передам агенту Мюллер, что вы просили перезвонить.
Пока Холлоран разговаривал с детективом Юстином, зазвонил второй телефон – трубку взял Бонар. Приняв звонок, он мрачно посмотрел на Холлорана:
– Это из диспетчерской. Пропала Гретхен Вандервайт.
– Пирожница?
– Да. Утром она повезла на Бобровое озеро свадебный торт. По дороге заехала в аптеку, чтобы забрать инсулин для Эрни. Должна была вернуться задолго до того времени, когда Эрни нужно делать следующий укол. Уже на час опаздывает.
