– Ну бросьте вы. В любом случае мы даем вам разрешение на проезд по дорогам округа, при условии, что вы заодно будете искать и в случае обнаружения немедленно докладывать об объектах, за которыми мы следим особенно пристально.
– Что это за объекты?
– Грузовики-молоковозы.
Кнутсен остался в кабинете шерифа – он собирался сделать несколько звонков, – а остальные вышли в фойе. Харлей подошел к агенту, сидящему за столом у входа, чтобы взять у него обещанные Кнутсеном имена и адреса.
Холлоран кивнул шерифу Питале. Все вышли на улицу.
Холлоран стоял с шерифом лицом к лицу, но оба они глядели в землю, засунув руки в карманы.
– Этот шуруп в заднице там ни о чем вас не просил? – задал вопрос Питала.
– Просил.
– Сказал, чтобы вы кое-что искали, верно?
– Да.
Глядя в сторону, в темную ночь, Питала кивнул:
– Да. Нас он тоже заставил кое-что искать. Только так он согласился разрешить моим людям выехать на поиски Дугласа Ли. Я вот думаю: может, это одна и та же вещь?
– Молоковозы, – сказал Магоцци, и шериф Питала улыбнулся и вытащил сигарету.
– Слава богу. Я уж и не знал, долго ли смогу хранить это в тайне.
Из дверей вылетел Харлей и сунул Магоцци листок бумаги.
Магоцци взглянул на листок и передал его Родраннеру.
– Три имени, три дома, три предприятия. Может, ты сможешь применить к ним свою компьютерную магию и откопать что-нибудь, что ускользнуло от ФБР, но, честно говоря, я думаю, что это безнадежное дело.
– Да уж, – сказал Джино. – ФБР уже как следует перетряхнуло все эти адреса, так что нам нет смысла топтать ту же дорожку. Опять мы получили кусочек головоломки и не продвинулись ни на пядь. Мы все еще не знаем, откуда начинать искать.
Обращаясь к шерифу Питале, Магоцци спросил:
– Ваши люди ищут Дугласа Ли на всей территории округа?
Шериф вскинул брови:
– У меня сейчас в поле тридцать пять человек, включая двух секретарш. Это маленький участок. Большинство из них сосредоточено в сегодняшней зоне патрулирования Дугласа – в северном секторе. Пять тысяч квадратных миль.
– Господь всемогущий, – пробормотал Джино. – Тогда можно и тысячу послать, и они все равно его не найдут, если он спрячется за дерево.
– Точно.
Холлоран смотрел на ряды машин на автостоянке и почесывал подбородок, как он делал всегда, когда глубоко задумывался.
– По телефону ты сказал, что, когда федералы отозвали патрули, ты пытался вызвать Ли по радио.
Шериф Питала кивнул:
– Пытался. Не смог связаться, но ничего такого не подумал. Он ведь все равно должен был ехать домой.
– Ты сказал, что решил, что он в зоне нулевого приема и поэтому не отвечает.
– Ну да. У нас тут недостаточно ретрансляторов, поэтому есть мертвые зоны – в низинах и поблизости от высоковольтных линий… О, черт. Вот дрянь.
– Это еще ничего не значит.
– Да, я понимаю, но я все равно должен был раньше об этом подумать. Подождите. Я сейчас вернусь.
Джино подтолкнул Бонара локтем:
– А у твоего начальника котелок ничего варит.
Бонар улыбнулся до ушей, как родитель, гордый своим дитятей:
– В трудных ситуациях его словно озаряет. Всегда так было.
Через минуту шериф вернулся с картой округа, на которой были отмечены все мертвые зоны, а еще через минуту он уже был у себя в кабинете и просил Кнутсена разрешить ему связаться с теми сотрудниками, у кого в машине были установлены рации, и сообщить им новую информацию. Кнутсен не дал ему разрешения.
Питала сел за второй стол, поближе к телефону, обхватил голову руками и стал ждать звонков от своих помощников. К тому времени, как пришел первый, автобус «Манкиренч» уже давно уехал.
22
Неожиданный телефонный звонок обездвижил их. Они услышали одно оборванное слово – Грейс и Энни сразу поняли, что это Родраннер кричит: «Грейс?» – а затем только белый шум. Грейс все равно наговорила в телефон всю важную информацию, а затем экран сотового резко потемнел.
Они не знали, дошло ли до Родраннера хоть что-нибудь из того, что сказала Грейс, и чего только не делали, стараясь заставить телефон работать, пытаясь восстановить хрупкую связь.
– Дело не в сигнале, – наконец сказала Грейс. – Просто телефон не работает. Чудо, что он вообще что-нибудь поймал после того, как столько времени пробыл в воде.
Энни разочарованно глядела на бесполезный телефон.
– Я и не знала, что он у тебя с собой.
– Он у меня всегда с собой.
Шарон обессиленно прислонилась спиной к углу сарая. Они были так близко к спасению, и вдруг это спасение ушло у них из-под носа. От этого у нее подкашивались ноги.
– Глупо, глупо, – шептала она с горечью. – Наконец-то мы нашли высокое и открытое место, откуда можно поймать сигнал, а у нас нет телефона, потому что мы оказались настолько глупы, что оставили их там, где их нашли эти террористы.
Грейс взяла Шарон за локоть и слегка встряхнула.
– У нас и секунды нет на то, чтобы предаваться подобным размышлениям. Мы и так уже потеряли впустую слишком много времени. Надо торопиться.
Они двинулись обратно тем же путем, каким пришли сюда: добрались до кукурузного поля, прошли между рядами шуршащей от быстрой ходьбы кукурузы, опустились на четвереньки на границе с примыкающим к дороге полем высокой травы.
«Когда-то это было даже забавно», – подумала Энни. В детстве ты падаешь на четвереньки и ползаешь по траве просто потому, что это весело, но по достижении определенного возраста такая поза свидетельствует о деградации, подчиненном состоянии. «Его поставили на колени», «она приползла на коленях» – даже в самом языке содержится намек на то, что в возрасте где-то между пятью и десятью ползание перестает быть развлечением и превращается в унижение.
На границе травяного поля Грейс остановилась и подождала остальных. Растянувшись на земле, они осмотрели местность сквозь узкую бахрому скрывающей их высокой травы, за которой земля плавно понижалась и переходила в придорожную канаву.
Слева от них дорожное полотно переваливало через небольшое возвышение, за которым располагалась невидимая отсюда застава; справа оно уходило в густую тьму Фор-Корнерса.
Грейс затаила дыхание, прислушалась, напрягла зрение. Осторожность давила ей на спину, постукивала по плечу холодными пальцами. При переходе через дорогу они будут полностью беззащитны. Она стиснула зубы и сосредоточилась на той информации, какую поставляли ей органы чувств.
