Возражать я не решаюсь, пусть и не особо голоден. Как никак налаживать контакт с будущей родственницей необходимо, да и она вроде вполне себе положительно настроена. По крайней мере не выставила вон и не хлопнула дверью перед носом. Успех налицо.
— Я только руки помою.
Не дожидаясь ответа, иду в ванную, благо, помню с прошлого раза, где она находится. Пока мою руки, прокручиваю в голове предстоящий разговор и, отчего-то, нервничаю. Как-то иначе я себе представлял знакомство с родителями, а если уже быть совсем честным, то вообще не представлял, в голову даже не приходило. Нет, не то, чтобы я совсем не планировал знакомства, просто не думал об этом. Как оказалось — зря.
Возвращаюсь в кухню и с удивление отмечаю, что за то время, пока я возился в ванной, Арина Викторовна успела накрыть на стол. Хотя, если вспомнить забитый до отвала холодильник деда — ничего удивительного. Улыбаюсь, как-то само получается. Почему-то кажется, что деду бесконечно повезло, если Ксюша хотя бы в половину пошла в мать, то повод для радости за деда имеется.
— Не ресторан, конечно, но должно быть вкусно, — обращается ко мне мама Ксюши, как только я появляюсь на пороге, на меня, правда, не смотрит, все больше суетится вокруг стола, то и дело поправляя приборы. И тут до меня доходит одна очень важная вещь: не я один тут нервничаю, она переживает не меньше. Видно, с дедом у них все действительно серьезно, и ее, наверное, тоже волнует, как отнесется ко всему этому его мажористый внук.
Ситуация смешная до абсурда. Расскажешь кому — не поверят.
— Да бросьте вы, я всю жизнь ел обычную домашнюю еду, к тому же я благополучно опустошил оставленные вами контейнеры с едой, очень вкусно, кстати.
Она ничего не говорит, улыбается только, тепло так, дружелюбно что ли. И мне самому спокойнее становится. Может оно и к лучшему, что так получилось. Сажусь за стол, все еще не слишком уютно себя чувствуя, есть какая-то недосказанность, напряжение, витающее в воздухе. И нужно бы продолжить разговор, а я впервые в жизни не знаю, с чего начать. Ложной скромностью не страдал никогда, а тут словно язык к небу прирос, и не пошевелить.
— Вы уверены, что у Ксюши ветрянка?
Все же я дебил. Окончательно убеждаюсь в своем диагнозе, когда, поперхнувшись, Арина Викторовна переводит на меня снисходительный взгляд, мол, ну что с дурочка взять. Конечно, она уверена, наверняка врача на дом вызывали, да и дочь у Александровны малявка совсем, как раз в том возрасте, когда дети всякую дрянь цепляют. Я и сам примерно в тоже время болел. До сих пор помню зеленые пятна по всей поверхности тела, в детстве это казалось прикольным.
Невольно представляю себе измазанную зеленкой Александровну, и начинаю улыбаться. Интересно, а взрослые тоже сыпью покрываются, или это исключительно прерогатива детей?
— Уверена, врача из поликлиники вызывали, да и сыпь на голове и лице Катюши, вполне красноречива. А Ксюша в детстве так и не переболела, сколько не контактировала с зараженными детьми, ни в одном глазу, и вот на тебе, в двадцать три года.
— Вчера все было хорошо, — выдаю, отпевая чай из кружки.
— Коварная болезнь, ветрянка, особенно у взрослых.
Ее слова меня напрягают, я слышал, что для взрослых эта болезнь чревата последствиями.
— Не переживай, Ксюша у меня девочка крепкая.
Усмехаюсь про себя, я в этом и не сомневаюсь. Молча доедаю свою порцию котлет с пюре, поднимаюсь из-за стола, в тишине собираю со стола тарелки и несу в мойку. Уже собираюсь включить воду и помыть посуду, когда за спиной раздается голос Арины Викторовны.
— Оставь, я сама, присядь, — практически приказывает.
Не возражаю, возвращаюсь на свое место, с нарастающим чувством предстоящего пиздеца. Жопой чувствую, что последующий разговор мне не понравится. Хотя бы по тому, как мать Ксюши поджимает губы и теребит в руках салфетку, можно сделать вывод, что ничего хорошего я сейчас от нее не услышу.
— Егор, ты меня сейчас правильно пойми, — ну вот нормально же общались, чего начинается-то. — Поправь меня, если я ошибаюсь, тебе восемнадцать, ты учишься на первом курсе и…
— Давайте хоть вы не будете делать мне мозги, ваша дочь с этим сама прекрасно справляется.
Получается слишком резко, но меня уже конкретно так подзадолбала тема разницы в возрасте.
— Ты не кипятись.
— Слушайте, да, мне восемнадцать, да у я учусь на первом курсе, да, у меня ничерта нет кроме крутой тачки, подаренной дедом, небольшого, пока еще неоформленного официально дела на пополам с лучшим другом, и мозгов, которыми меня, слава Богу, не обделили, но я не буду выслушивать очередной бред о том, что у нее есть дочь, я слишком молод и так далее, и тому подобное. Вы мне нравитесь, правда, я не хочу с вами ссориться, и очень хочу дружить, но обсуждать с вами наши с Ксюшей отношения я не стану.
Она смотрит на меня, слушает чересчур эмоциональную речь, но не перебивает, позволяет высказаться. Я, конечно, понимаю, что перегибаю, все же нужно держать себя в руках, и, наверное, будь речь о другом, я бы держал, ведь никогда излишней вспыльчивостью не отличался, да и терпения было через край. Но все это было до Ксюши.
— Я не собиралась читать тебе нотации о разнице возрасте, — наконец произносит женщина, — это последнее, что меня волнует, Егор, — удивляет меня Арина Викторовна.
— Тогда к чему этот разговор?
— А к тому, Егор, что в жизни Ксюши уже был один вот такой красивый, восемнадцатилетний мальчик, из обеспеченной семь и с, как ты выразился, крутой тачкой. Мальчик заделал ей ребенка, разбил сердце и укатил покорять столицу. Я не хочу, чтобы моя дочь снова испытала то, что испытала, и как она по ночам плачет, я тоже видеть не хочу. Она, конечно, хорошо это скрывает, но я слышала рыдания своей дочери пять лет назад, и слышала их год назад.
В общем-то ничего нового я не услышал. И без разговора этого, я прекрасно понимал, как оно было. Разве что то, что из-за меня она в подушку рыдала. Плохо, но в этом мы виноваты оба. Потому что разговаривать надо, а не женихов всяких выдумывать.
— Все, что хотел, я вам сказал, а сравнивать меня с отцом Кати не надо, у нас изначально разные вводные данные.
— Хорошо, если так, — она вздыхает, качает головой и поднимается с места. — Ладно, я тебя больше не задерживаю, иди к ней, раз уж пришел. Где детская, стало быть, знаешь, спальня Ксюши рядом.
Ничего не отвечаю, поднимаюсь следом, и иду к Александровне. На душе как-то паршиво. Подхожу к двери, прислушиваюсь к тишине за ней. Осторожно нажимаю на ручку, открываю дверь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Александровну. Осматриваюсь в небольшой спальне, она явно поменьше будет, чем соседняя детская. Комната практически пустая. Большой шкаф у стены, кровать по середине, письменный стол в углу, да кресло большое в углу. Вот и вся мебель.
Мое внимание внезапно привлекает что-то большое и мохнатое, присматриваюсь и узнаю медведя, которого лично приволок несколько дней назад. И теперь смотрю на это чудо мохнатое, на кресле уложенное и улыбаюсь. Потому что Александровна моя его все-таки забрала. Себе забрала.
