Что же ты со мной делаешь, ведьмочка?
Я ведь не отпущу тебя больше, никогда не отпущу, землю грызть буду, а разочароваться в себе не позволю.
Но ты ведь не знаешь, не понимаешь, да? Смотришь на меня с опаской, все еще не доверяя, а я ведь ни разу тебе повода для сомнений не дал.
— Что значит, мама переехала? — смотрит на меня растерянно, взглядом по лицу скользит, что-то выискивая.
Ничего ты там не найдешь, малышка.
— То и значит, Александровна, в прямом, — улыбаюсь, наблюдая за тем, как она начинает злиться. Как на лбу появляется морщинка, как сводятся к переносице брови и поджимаются губы.
— Если это шутка, то не смешная.
— Похоже, что я шучу? Ксюш, ну неужели ты серьезно не замечала, что мама твоя кое с кем встречается.
— Чч..чего? — запинаясь, выдает практически шепотом, и смотри на меня, как на умалишенного. — Мама? Встречается? Но… — лицо приобретает озадаченное выражение. Нахмурившись, Александровна прикусывает нижнюю губу, чем вызывает во мне очередной приступ первобытного желания завалить ее на кровать и сделать своей во всех смыслах этого слова. Заклеймить, пометить собой. Чтобы кричала, срывая голос до хрипов, чтобы глаза от удовольствия закатывала, чтобы просила еще и еще.
Все же скот я, конечно. Она ведь объяснений ждет, а я только и думаю о том, как содрать с нее ненужную вещицу.
— Встречается, Ксюш, и, судя по всему, давно.
— Но… откуда… откуда ты знаешь.
— Ну… это, можно сказать, я поспособствовал ее переезду, — улыбаюсь виновато, понимая, что сейчас может грянуть гром.
— Ч..что? — глаза напротив округляются, губы дрожат, то размыкаясь, то смыкаясь вновь. Словно рыба, попавшая на сушу, Александровна хватает ртом воздух, испепеляя меня взглядом своих невозможно красивых, ярко-синих глаз.
— Ксюш, — беру ее за руку, сжимаю маленькую ладошку в своей, — послушай меня сейчас, ладно, и не злись, пожалуйста. Ты просто себя на ее место поставь, она ведь только из-за вас с Катей свои отношения, надо сказать вполне серьезные, скрывает.
Негодование на лице Александровны сменяется растерянностью. Ксюша опускает взгляд, морща свой красивый лобик, облизывает губы, сводя меня с ума этим действием. Она меня доконает, просто доконает.
— Я плохая дочь, да? — вздыхает наконец, опускает плечи, и едва ли не плачет. — Это она что же… это она не на дачу ездила все это время, а я ничего не замечала?
— Ксюш…
— Нет, я просто ужасная дочь, я должна была понять, я… даже ты заметил, а я…
— Ксюш, да ничего я не замечал, случайно узнал.
— Случайно? — понимает на меня растерянный взгляд, смотрит так доверчиво и так по-детски, что я не сдерживаюсь и просто притягиваю ее к себе, крепко прижав к груди. Моя, моя девочка, красивая, нереальная девочка.
— Случайно, Ксюш, случайно, она тебе сама все подробности расскажет, потом, — глажу ее по голове, целую в темную макушку.
— Надо позвонить, надо…
— Не надо, Ксюш, сейчас не надо.
— Да, наверное, ты прав.
Удивляюсь ее спокойствию. Она даже не спрашивает, как именно я поспособствовал переезду Арины Викторовны, не спрашивает, к кому, вообще ничего не спрашивает. Только носом шмыгает, в очередной раз какой-то ерунды надумав.
— Ксюш, ну чего ты?
— Ничего, просто это так странно, мама и вдруг отношения…
— Ну, а почему нет?
— Да, — соглашается, а потом добавляет, — ты прав, конечно, просто неожиданно…
— Она взрослая женщина, Ксюш, имеет право на личную жизнь, как и мы.
Вывернувшись из моих объятий, Александровна поднимает на меня взгляд, смотрит внимательно, словно что-то сказать хочет, но не решается. И мне это не нравится, чертовски не нравится.
— Ксюш, ты мне что-то сказать хочешь?
— Нет, —качает головой, а я понимаю, что врет, ну врет же, зараза моя невозможная. — Я…я в душ хочу, — добавляет неожиданно.
— Какой нахер душ, Ксюш, в твоем состоянии, — получается слишком резко, грубо даже. А все потому, что понимаю: врет она и от темы уходит. Жопой чувствую, что опять хрень какую-то лютую себе напридумывала, и теперь наверняка вертит ее в голове и так, и эдак.
— Нормальное у меня состояние, даже температуры нет, мне правда в душ надо, а то скоро пахнуть дурно начну, — бурчит себе под нос и взгляд отводит.
Ладно, черт с тобой, разговор этот мы с тобой еще продолжим, обязательно продолжим.
Однако в одном она, конечно, права. Состояние у нее, на удивление, и правда, нормальное. В общем-то все, что есть — сыпь, да небольшие нарушения координации движений. Вообще, для взрослых подобный симптом не типичен, воспалительный процесс в мозжечке обычно привилегия детей, но Ксюша моя и тут отличиться умудрилась. Я почти посидел, когда она вместо стула, на пол присела, промахнувшись, а потом встать не могла, хватаясь за воздух, в попытке ухватиться за край стола. Это уже потом я в интернет полез, и, наверное, о ветрянке вычитал все возможное, столько информации перерыл, что в пору докторскую защищать. Так и о церебеллите, то бишь, о воспалении мозжечка, узнал. Штука неприятная, но вполне себе безобидная.
— Ксюш, не дури.
— Я все равно пойду в душ.
— Ты едва на ногах держишься.
— Не преувеличивай, я нормально хожу, сегодня гораздо лучше.
Вздыхаю, понимая, что она совершенно серьезно настроена и все равно ведь по-своему сделает.
— Ладно, пойдем, доведу тебя, болезную.
Помогаю ей подняться с постели. Сегодня она и правда двигается слаженнее, но все равно пошатывается. Когда из комнаты ее выходим, Ксюша останавливается, прислушивается, нет ли звуков из соседней с ее комнаты. Тишина. Малявка, должно, быть, спит без задних ног. Оно и к лучшему.
— Пойдем, пока она не проснулась.
Довожу Ксюшу до ванной, удерживая ее под локоть, пропускаю вперед, и вхожу следом, запирая дверь на замок.
— Ты…ты чего? — она смотрит на меня удивленно, растеряно даже.
— А чего я? — не дожидаясь ее ответа, стягиваю с себя свитер, и принимаюсь расстегивать ремень на брюках. — Ты же хотела помыться, вот сейчас и помоемся…вместе, — подмигиваю ей, и пока она, прибывая в легком шоке, молча за мной наблюдает, избавляюсь от джинсов и носков, отбрасывая их поверх бельевой корзины.
— Я сама могу принять душ, — упрямится, и так привычно краснеет.
— Сама ты даже на стул нормально сесть не можешь, все мимо, — посмеиваюсь над последствиями ветрянки, она и правда ребёнок, даже симптомы детские.
— Я...
— Ну чего ты стесняешься, малышка, я там уже все видел, Ксюш, и даже пробовал, - усмехаюсь, тащусь просто от того, как порозовели ее щеки.
