— Все отлично, Александровна, — еще раз чмокаю ее в макушку и иду к плите.
Ужин готов, осталось только перемешать и можно садиться.
К моменту, когда, разложив еду по тарелкам, я расставляю их на столе, в кухню возвращается малявка. Будильник в ней что ли вшит? Катя останавливается рядом с матерью, смотрит на стол, но садиться за него не решается. Воспитанная девчушка.
— Ну что, будешь ужинать? — обращаюсь к крохе, она кивает усердно, и забирается на стул. Смешная такая, кряхтит, ручонками на стул опирается, ставит сначала одну коленку, потом другую и наконец повернувшись, садится на попу.
Перевожу взгляд на Ксюшу, она улыбается, поглаживает малявку по голове и смотрит на нее, как на сокровище.
И, наверное, именно вот таким щенячьим взглядом я смотрю на Александровну всякий раз, когда она оказывается в поле моего зрения.
Усмехнувшись, подхожу к ящикам, достаю из верхнего приборы, кладу их перед девчонками, и сажусь напротив мелкой, по другую руку Ксюши. Пока едим, неотрывно наблюдаю за малышкой, все-таки она хорошенькая, носиком смешно дергает, жует медленно, с расстановкой, то и дело на меня поглядывая. Периодически встречаюсь взглядом с Ксюшей, она, конечно, привязанности Кати не заметить не могла, и теперь лишь настороженно на меня смотрит, словно хочет что-то сказать, да не решается никак.
Впрочем, я и так знаю, что она мне скажет.
— Вкусно? — обращаюсь к малявке.
Она кивает деловито и продолжает жевать. Лишь проглотив пищу, она снова поднимает на меня глаза и произносит:
— Очень.
Такая маленькая, а понимает, что с набитым ртом разговаривать нельзя.
— Кушай, — улыбаюсь ей. — А ты чего застыла? Ешь давай, остынет, — смотрю на сверлящую меня взглядом Ксюшу, что-то в ней меняется, какая-то расслабленность что ли появляется.
Она ничего не говорит, только улыбается уголками губ, и возвращается к еде.
А мне кайфово, просто вот так с ними, сидя за столом. И я реально хочу, видеть эту картину каждый день. И пусть кто-то скажет, что я с ума сошел, и это блажь все, плевать, я-то знаю, что серьезно у меня.
После ужина отправляю девчонок по кроватям, сам, заверив Ксюшу в том, что все нормально будет, и заставив ее лечь в постель, иду в детскую.
Ну должен же кто-то мелюзге сказку на ночь рассказать.
К моему приходу кроха уже успевает почистить зубы и залезть в постель.
— Ну что, сказку значит? — забираюсь на кровать, благо, она у малявки огромная. Катя сразу же ко мне прижимается, кладет маленькую светлую головку мне на грудь и обнимает совей маленькой ручкой.
Нет, я не из тех, кто внезапно готов воспылать любовью к чужому ребенку, но с этой девчушкой у нас явно наладится контакт, можно сказать уже наладился.
— Ну так, что, какую тебе сказку?
— Про принцессу.
— А может про королеву?
Она поднимает голову, смотрит на меня своими голубыми глазенками, хмурится задумчиво.
— Про злую? — спрашивает вполне серьезно.
— Почему про злую, про добрую, конечно.
— Ладно, — кивает соглашаясь.
— Ну тогда слушай, в одном далеком королевстве, жила была королева.
— А она красивая была? — перебивает меня малышка.
— Конечно, красивая.
— А какая? Как мама?
— Ну нет, конечно, твоя мама вообще самая красивая.
— Да, — соглашается.
— Так вот, значит была королева красивая и очень мудрая, правила она справедливо и…
— А где король?
Где-где, в Москву укатил.
— А не было у нее короля, только маленькая дочка-принцесса.
— Это как? — повернувшись, и опираясь на мою грудь, малышка приподнимается и серьезно заглядывает мне в глаза.
— Вот так, малех.
— Так не бывает, чтобы была принцесса без короля, должен быть король, — произносит, вздернув носик. Вся такая серьезная, что меня от смеха распирает.
— Ну ты же у мамы есть.
— Мама сказала, что папа уехал далеко-далеко, — она грустнеет на глазах, опускает взгляд, надувает пухлые губки. — Мы ему не нужны, — добавляет, отправляя меня в нокаут.
— Это тебе мама сказала?
— Нет, Дима.
— А кто такой, Дима?
— Мальчик.
— Ну я понял, что не девочка. Что за мальчик?
— Он хороший, — видно, уловив едва заметную злость в моем голосе, малышка начинает тараторить, — он мой друг, мы вместе играем, когда мы с мамой ездим к тете Кате.
— Так Дима сын тети Кати? — не знаю, на кой черт мне эта информация.
— Нет, — она качает головой, — просто он живет в большом доме, который построили тетя Катя и дядя Максим, там много-много людей, они там живут, потому что у них своего дома нет.
Ничерта не понял.
— Ясно, а почему Дима так сказал?
— Потому что он папе тоже не нужен, как я, — она все также смотрит куда-то вниз, губы дрожат, щечки надуваются, явно старается сдержаться и не заплакать, а мне как-то совсем не по себе становится, маленькая она еще, чтобы о таких вещах думать.
И теперь мне понятнее ее привязанность становится.
— Эй, ты чего, плакать удумала?
Качает головой, но на меня не смотрит.
— А ну иди сюда, — подхватываю ее на руки, приподнимаю над собой. Малявка тут же забывает о том, что еще секунду назад готова была разреветься, и начинает заливисто смеяться. — Кто плакса? — опускаю ее на кровать и под звонкий смех начинаю щекотать.
— Не я, не я, Егор.
— Не ты?
— Нет.
— А кто?
— Никто, — продолжает смеяться, извиваясь.
— Ну раз никто, тогда ладно, — прекращаю над ней издеваться, обнимаю и притягиваю к себе. — Сказку-то продолжать будем?
— Да, — кивает.
— Ну тогда слушай…
— А ты нас не бросишь? — перебивает снова.
У меня ком в горле встает. Нет, не потому что у меня ответа нет, он-то как раз есть, а потому, что спрашивает она настолько открыто и с такой надеждой в голосе, что меня на части просто рвет. Папаша у нее козел, конечно, конченный.
— Не брошу, малех, куда я от вас денусь.
— А ты маму любишь? — вот так просто.
— Люблю, — отвечаю честно, а чего лукавить. Себе же признался.
Кажется, моего ответа ей достаточно, малявка еще некоторое время крутится, и наконец принимает удобное положение. А я, прочистив горло, продолжаю импровизировать.
