Утро начинается с раздражающей трели звонка. Ничерта не понимая, отрываю чугунную башку от подушки, одновременно пытаясь понять две вещи: где я нахожусь и кого там, нахрен, принесло.
Кто вообще придумал утро? И звонок? И… ребра. Встаю с постели, сцепив зубы, морщусь от резкой боли, видимо, вчерашний урод все-таки меня достал, после четырех бутылок пива оно как-то не особо чувствовалось, да и адреналин в крови бурлил. Никаких больше, нахер, клубов, все, млин, режим праведника, чтоб его, активирован.
— Да иду я, бля, — рычу на всю квартиру, догадываясь, кого сейчас увижу за дверью.
Есть один придурок в моей жизни, и так уж вышло, что он мой лучший друг. Разочарования случаются, блин. — Какого лешего ты трезвонишь, идиота кусок? — распахиваю дверь, Белый стоит за порогом и лыбится во все свои тридцать два, или сколько там у него зубов? Двадцать восемь?
— Вот че ты орешь? Без тебя голова болит, телефон тебе на что, дебил, блин? У меня какое-то дежавю, в школу в первый день будил, в универ бужу, ты не оборзел, часом, Клык?
Блин.
Универ. Черт. Дед меня прибьет, как пить дать, прибьет. Или еще хуже, посмотрит этим своим фирменным взглядом: «ты меня очень разочаровываешь». И все, хоть самому с моста шагай.
— Который час? — спрашиваю, возвращаясь в комнату, Белый плетется за мной.
— Успеем, если ты задом шевелить начнешь, — он осматривается в комнате, словно кого-то выискивая. — А где эта, Маринка?
— Нет ее, домой отправил.
— Че не встал? — ржет придурок, знал бы он, насколько сейчас прав.
— Ой да завали, — отмахиваюсь и прусь в ванную. Душ никто не отменял.
— Да лааадно, — летит в спину, — да ну нафиг, не рановато? — Белый продолжает ржать, явно нарываясь получить по смазливой роже.
Ничего не ответив, хлопаю дверью ванной. Бесит. Он же теперь не отстанет, и че такой догадливый? Придушил бы, да друг ведь, нельзя. А жаль.
Включаю холодную воду — самое то, чтобы проснуться окончательно и ослабить боль во всем тебе. Нехило мне, однако, вчера прилетело. И как я не заметил? Это я удачно Маринку выпроводил, последнее, что нужно после драки — секс-марафон.
Вода притупляет ломоту в теле, прикрываю глаза, опираюсь спиной на стенку кабинки и прокручиваю в мыслях вчерашний вечер. Перед глазами появляется тонкая фигурка, чтоб ее. И что мне с этой одержимостью делать? Говорят, чувства со временем остывают, даже самые сильные, а у меня что? Я, млин, лысый что ли? Какого черта ни хера не остывают, только сильнее с каждым разом становятся, острее, невыносимее. Я же каждую ее черту помню, каждую морщинку. Это вообще нормально? Она послала меня, открытым текстом заявив, что я не соответствую. Пацан семнадцатилетний, куда мне было до мужика на мерине? Но я ведь помню, все еще помню, как она в моих объятиях дрожала, как на мои поцелуи отвечала. Словно это все вчера было.
Может Белый и прав, хватит уже, ненормально это, она замужем, а я… а мне пора за голову взяться, не зря же я домой вернулся. А желание выть от тоски однажды притупится, может даже и вовсе исчезнет.
— Слышь, ихтиандр долбанный, ты еще долго плескаться собираешься? — Белый орет за дверью, я как раз воду выключаю.
Вытираюсь, оборачиваюсь полотенцем и выхожу из ванной. Белый к моему появление успевает вернуться в комнату, сидит теперь на кровати с моим телефоном в руках.
— Я не то имел в виду, когда просил тебя шевелить задом, — осматривает меня и с серьезным видом продолжает: — ты, конечно, ничего, но я из другой лиги.
— Я тебе сейчас зубной ряд поправлю.
— Поправлялка еще не выросла, — он протягивает мне телефон, — на, тебе мать звонила раза три, пока ты там плескался, рыбка золотая, блин. И давай резче, я в машине подожду, боюсь, твой голый зад и моя психика — вещи несовместимые.
— Вали уже, — хватаю подушку и швыряю в придурка, жаль поздно.
Пока одеваюсь, снова звонит телефон. Мама, блин.
— Да, мам, — отвечаю на вызов, одновременно натягивая джинсы.
— Егор, ты почему дома не ночевал и почему трубку не берешь? — начинает с претензий маман. Нет бы хоть поинтересоваться, как мои дела, самочувствие. Ради приличия, блин.
— И тебе доброе утро, мам. Не ночевал, потому что не захотел, не брал трубку, потому что спал.
— Егор…
— Мам, не кричи, голова болит.
— И чем ты занимался ночью, что у тебя голова болит?
— Спал, мама, я ночью спал, — почти правда, я действительно спал, ну половину ночи так точно, как только Маринку выпроводил, так и завалился. Она чего-то возмущаться пыталась, импотентом вроде даже назвала, да и хер с ней. То же мне, королева ботокса.
— Егор, ну так ведь не делается, мы же с отцом волновались.
— Мам, вот мне-то не ври, он даже не заметил, что меня нет, пусть свою обиду лелеет. Мам, у тебя срочное или может подождать, я в универ опаздываю?
— Ладно, потом поговорим насчет твоего поведения, студент.
Она кладет трубку, а я глаза закатываю. Вот в этом вся маман. Позвонить непонятно зачем, сказать пару фраз, вызвать чувство вины и со спокойной душой положить трубку. Ладно, с родителями любимыми я потом разберусь.
Сбегаю по лестнице, Белый ждет меня в тачке с уже заведенным двигателем.
Мажор, долбанный.
— Ты че-нить поскромнее взять не мог? — заваливаюсь в тачку, ребра ноют противно при каждом резком движении.
— Зачем? — ржет придурок. — Все девки универа мои будут.
— А то без тачки было бы иначе, езжай давай, Казанова долбанный, — качаю головой, вспоминая вчерашнюю блондинку, интересно, он все еще о ней помнит или уже благополучно забыл?
К универу мы подъезжаем минут через тридцать. Белый паркуется недалеко от здания нашего факультета. Мест полно, машин почти нет. Оно и понятно, тут таких мажоров почти не водится, они обычно в столицу или еще дальше валят, это только мы — придурка два, Европу на родные пенаты променяли.
И я вот вообще не жалею, даже глядя на довольно старое и требующее ремонта здание с обшарпанными стенами — не жалею. Мне хорошо здесь, в родном городе, даже дышится легче.
— Надеюсь твоего финика не угонят, — осматриваюсь, не выходя из тачки.
Народу немного, но на нас уже косятся. Сейчас начнется. Я еще надеялся не привлекать внимания. И на кой хрен этот дебил решил вдруг пользоваться всеми прелестями жизни мажора? И это еще пока никто не в курсе, что придурок этот — сын мэра, а я — внук ректора.
— Пешкарусом тогда пойдем, — ржет Белый.
— Ну да, ну да, пешком он пойдет.
Выходим из машины, и я уже собираюсь двинуться к зданию, как Белый зависает и пялится в одну точку. Ничерта не понимая, смотрю туда же, куда он, и черхтыхаюсь про себя. Серьезно? Впереди какое-то совершенно бесформенное светловолосое чудо, в дурацком, явно не по размеру пуховике, и не менее дурацкой шапке.
