Появление женщин в этих мирских сценах позволяет Микеланджело объединить их участников в несколько десятков семейных групп. Построенные по принципу «отец, мать, дитя», эти группы сближаются с канонической трактовкой образа Святого семейства, чего не скажешь о существовавших прежде изображениях прародителей. И действительно, спустя несколько лет Тициан повторит фигуры из люнеты «IOSIAS IECHONIAS SALATHIEL» в собственной версии Святого семейства, «Отдых на пути в Египет», написанной около 1512 года
[197].
Собственно Святое семейство было относительно новым сюжетом в искусстве. Развившись из молитвенных образов Мадонны с Младенцем, эта форма позволяла обратиться к общечеловеческим, семейным мотивам Боговоплощения: Иосиф и Мария представали в обыденных позах, и зритель легко мог сопоставить с ними себя. Рафаэль во Флоренции создал несколько таких вариаций, в том числе по заказу Доменико Каниджани: кроткий Иосиф опирается на посох, Мадонна и святая Елизавета отдыхают под его присмотром, а двое их детей счастливо резвятся на траве. В «Святом семействе» кисти Микеланджело, написанном около 1504 года, Мария сидит на земле, положив на колено книгу, а седобородый Иосиф берет на руки младенца Христа.
Изображения Святого семейства нередко создавались для частных заказчиков – произведения служили духовным целям в их домах. Полотна размещали в покоях или в семейной капелле, чтобы живопись формировала и укрепляла семейный дух на примерах, отражающих узы, которыми любовь связывает мужа и жену, родителей с ребенком
[198]. «Святое семейство» Микеланджело не исключение. Вещь была написана для Аньоло Дони, женившегося тогда на Маддалене Строцци, и стала для новобрачных вдохновляющим образом идеального семейного союза, к которому они могли обращаться в будущей совместной жизни
[199].
Спустя несколько лет Микеланджело представил совсем иное ви́дение семейного бытия. Сердитые и изможденные пары в пазухах и люнетах Сикстинской капеллы пребывают в более жестоком и несчастливом мире, чем добродушные Иосифы и благословенные Мадонны в традиционных для Святого семейства трактовках. Прародители Микеланджело – отнюдь не благочестивые примеры союза, зиждущегося на любви, их фигуры выражают куда менее позитивные эмоциональные состояния, в том числе гнев, тоску и полную апатию. Можно сказать, что эти бездеятельные или бранящиеся персонажи наглядно олицетворяют «несчастливую семейную жизнь» (по выражению одного исследователя)
[200], и в этом невольно начинают видеться переживания и разочарования Микеланджело, связанные с его собственной не вполне счастливой семьей. Да, он был близок с отцом и братьями, но в доме Буонарроти было место ссорам, заботам, разладу, как и нескончаемым притязаниям и недовольствам. Домашние неурядицы: иск, поданный тетушкой, бесцельность жизни братьев – все это не покидало мыслей Микеланджело, создававшего эскизы для пазух и люнет, и словно воплотилось во фресках, которые психоаналитик назвал выражением «смутных и противоречивых чувств по отношению к собственному роду»
[201]; у предков Христа здесь приземленные и своенравные черты его собственной родни.
Глава 14. «Он создаст храм Господень»
Четырнадцатого мая 1509 года французы разбили венецианское войско в битве при Аньяделло, на севере Италии. Больше пятнадцати тысяч солдат были убиты или попали в плен, в их числе пребывавший в почтенных летах командующий – Бартоломео д’Альвиано. Республика потерпела сокрушительное поражение – первое, понесенное на суше с 452 года н. э., когда гунн Аттила прошел по Италии до Рима, сметая все на своем пути. Теперь другой враг по ту сторону Альп грозил ринуться на полуостров.
Людовик XII, король самой мощной европейской державы, вторгся в Италию с сорокатысячной армией, намереваясь вернуть то, что считал французскими владениями. Действовал он с благословения папы, тремя неделями ранее отлучившего Венецианскую республику от церкви за отказ уступить Романью. Юлий заявил, что венецианцы хитры, как волки, и свирепы, как львы, в ответ венецианские острословы недвусмысленно намекнули на его гомосексуализм, склонность к педофилии и пьянство.
Юлий не просто отлучил Венецию от Римской церкви: в марте 1509 года он также обнародовал свое решение присоединиться к Камбрейской лиге. Официальным поводом для создания лиги, образованной за несколько месяцев до этого, называли союз между Людовиком XII и императором Священной Римской империи Максимилианом, направленный на организацию крестового похода против турок. Однако в заключенном соглашении был и тайный пункт, призывавший обе стороны вместе с Юлием и королем Испании, объединив усилия, вынудить Венецию вернуть все, что было ею присвоено. Узнав об истинных планах лиги, венецианцы спешно предложили возвратить папе Фаэнцу и Римини. Но попытка перемирия оказалась запоздалой: военная махина Людовика XII уже вторглась в Италию. Через несколько недель после битвы при Аньяделло папские силы под командованием племянника Юлия, Франческо Марии, нового герцога Урбино, выдвинулись вслед за французами и без труда прошли через всю Романью, забирая назад города и крепости.
Разгром венецианцев в Риме отмечали фейерверками над замком Святого Ангела. В Сикстинской капелле проповедник с царственным именем Марк Антоний Великий (Marcus Antonius Magnus) прочел проповедь, в которой восхвалял беспримерную победу французского короля и приветствовал возвращение папских земель. Впрочем, самому папе было не до праздника. Прошло всего чуть больше десяти лет с тех пор, как французское войско, которое вел Карл VIII, вторглось в Италию, сея страх по всему полуострову: в замке Святого Ангела пришлось тогда укрываться папе Александру. Весной 1509 года история, казалось, могла повториться.
Сорокасемилетний Людовик XII взошел на французский престол в 1498 году, когда его кузен Карл VIII скончался, ударившись головой о слишком низкий дверной косяк в замке Амбуаз. Чем-чем, а внушительностью Людовик не отличался: худой, хилый, субтильного сложения, да еще подкаблучник. Впрочем, он полагал, что голубая кровь вполне позволяет ему соперничать с Юлием. «Ровере из деревенского рода, – презрительно бросил он как-то раз флорентийскому посланнику. – Этот папа понимает только кнут»
[202].
