Простодушной верой в пророческое знание можно отчасти объяснить появление во фреске Микеланджело пяти превосходящих натуральную величину женских фигур – сивилл из греческой и римской мифологии. Сивиллы исполняли роль прорицательниц: эти женщины жили в святилищах и предсказывали будущее, входя в состояние транса, их неясные речи часто принимали форму загадок или акростихов. Благодаря римскому историку Титу Ливию известно, что к их записям, которые хранили жрецы, в трудный момент обращались члены римского сената. Такое использование текстов прослеживается вплоть до 400 года н. э., но вскоре после этого рубежа большинство рукописей сожгли по приказу Стилихона, полководца, потомка представителей вандальских племен. Впрочем, из пепла этих письмен возродились новые, якобы несущие в себе мудрость сивилл. Во времена Микеланджело пророческие тексты активно ходили по рукам, и среди них манускрипт, названный «Oracula sibyllina» («Оракул Сивиллы»). Сочинение представляло собой пеструю подборку невнятных и явно сфальсифицированных текстов в иудеохристианском духе, однако в 1509 году лишь немногие ученые мужи ставили под сомнение их достоверность.
Казалось бы, фигуры из языческой мифологии должны выглядеть непрошеными гостями в христианском храме, однако два Отца Церкви, Лактанций и святой Августин, оправдали сивилл с точки зрения христианства: по их мнению, в своих речениях они предсказали Непорочное зачатие, Страсти Христовы и Страшный суд. Считалось, что сивиллы подготовили языческий мир к пришествию Христа точно так же, как ветхозаветные пророки несли истину иудеям. Сивиллы с их пророческими книгами стали прообразами богословов, стремившихся примирить языческую мифологию и ортодоксальное христианское учение. Они изящно заполнили брешь между двумя мирами, показав интригующую связь священного и профанного, Римской церкви и эзотерической языческой культуры, одинаково увлекавшей творцов и ученых мужей.
Теологи, как Фома Аквинский, не признавали за сивиллами дара библейских пророков, однако в христианском искусстве Средневековья эти образы прочно утвердились. В оформлении резных хоров Ульмского собора XV века сивиллы без стеснения являют себя наравне со святыми женами и другими женскими персонажами Ветхого Завета. В итальянском искусстве они присутствуют практически всюду и появляются в том числе на фасаде собора в Сиене, на кафедрах в Пистойе и Пизе, на бронзовых дверях, выполненных Гиберти для баптистерия во Флоренции. Среди фрескистов этот мотив также стал популярным. Сначала Гирландайо изобразил четырех сивилл на плафоне капеллы Сассетти в церкви Санта-Тринита, вслед за ним Пинтуриккьо запечатлел двенадцать сивилл рядом с двенадцатью пророками. А вскоре Перуджино показал шесть аналогичных пар в росписи Колледжо дель Камбио в Перудже.
В Сикстинской капелле Микеланджело написал первой Дельфийскую сивиллу: именно она сообщила Эдипу, что ему суждено убить отца и жениться на собственной матери. Эта сивилла была самым авторитетным в Греции оракулом и жила на склоне горы Парнас, в храме Аполлона, на фасаде которого была выведена максима: «Познай самого себя». В ее изречениях было столько загадок, что за их толкованием приходилось обращаться к жрецам. Одно из ее знаменитых многозначных пророчеств было адресовано Крёзу, царю Лидии; в нем сообщалось, что если он нападет на персов, то сокрушит могущественную империю: только потерпев драматичное поражение, Крёз понял, что империя, о которой шла речь, была его собственной. В «Оракуле Сивиллы» ее изречения менее двусмысленны: здесь она предсказывает, что Иисуса ждет предательство, он попадет в руки врагов, будет осмеян солдатами и наденет терновый венец.
На создание образа Дельфийской сивиллы осенью 1509 года Микеланджело и его помощникам понадобилось двенадцать джорнат – иначе говоря, примерно столько же времени, сколько незадолго до этого ушло на фигуру Захарии. У Микеланджело сивилла предстает в облике молодой женщины: у нее разомкнуты уста, глаза широко открыты, в облике читается едва заметная досада, как будто кто-то только что нарушил ее покой. Она мало похожа на неистовых пророчиц, которыми обычно представляли сивилл, и фактически несет в себе собирательный образ микеланджеловских Мадонн. Ее головной убор, написанный с использованием smaltino, напоминает детали статуй «Пьета» и Мадонны Брюгге – статуи Мадонны с Младенцем, которая была завершена в 1501 году и приобретена семьей фламандских мануфактурщиков, установивших ее в фамильной капелле в Брюгге. В то же время поворотом головы и позой она напоминает Мадонну с «Тондо Питти» (мраморный барельеф, выполненный ориентировочно в 1503 году), а складки одежд и сильная рука, поднятая под прямым углом, заимствованы из «Святого семейства», написанного для Аньоло Дони
[262].
«Микеланджело обладал удивительной памятью, – замечает Кондиви, – написав столько тысяч фигур, он никогда не делал одну похожей на другую или повторяющей позу другой»
[263]. Именно благодаря хорошей памяти художнику удалось в краткий срок придумать не одну сотню поз для плафона Сикстинской капеллы.
Микеланджело дополнит свод еще четырьмя образами сивилл, и в их числе появится самая известная пророчица – Кумская сивилла. Как гласит миф, она жила в двухстах километрах к югу от Рима, в пещере на озере Аверно, близ Неаполя. Предположительно здесь Эней, герой «Энеиды» Вергилия, наблюдал ее пугающее погружение в транс и внимал «истины темным словам»
[264]. И здесь же, у берегов этого глубокого сернистого озера, мудрецы времен Микеланджело проложили тропу к зловонной пещере, словно к религиозной святыне. Скорее всего, Авернская пещера была римским туннелем, построенным Агриппой в составе коммуникаций, относящихся к Portus Julius (Юлианской гавани). Однако ученые паломники приняли ее за то самое место, где Эней и его троянские спутники говорили с Кумской сивиллой, а затем сошли в подземное царство.
Учитывая популярность сивилл в итальянском искусстве, Микеланджело мог воспроизвести в росписи плафона образы Кумской сивиллы и других древних прорицательниц даже без указания советников вроде Эджидио да Витербо. В Сикстинской капелле представлены первые пять сивилл из десяти перечисленных в «Божественных установлениях» Лактанция: совпадение, из которого может следовать, что, придумывая типажи персонажей, Микеланджело пролистал и этот труд. Тем не менее Эджидио тоже мог быть причастен к этому выбору и к трактовке образов сивилл в целом, поскольку также проявлял к ним большой интерес, в особенности к пророчествам Кумской сивиллы
[265]. Он лично побывал у пещеры на озере Аверно и даже отважно спустился вниз: сохранились его воспоминания о том, что сернистый воздух подземелья одурманивает и вызывает галлюцинации вроде тех, которые описывает Эней
[266].
