— Мне нужно на работу, Марусь, — устало говорит он, аккуратно снимая мою ладонь со своего рукава.
Я привычно морщусь от этого корявого обращения, но ничего не говорю, бесполезно, он меня даже не слушает. Ну какая я Маруся? Это самое извращенное уменьшительно-ласкательное производное моего красивого имени! Неужели я разрешила так себя называть?
— Я не знаю, что делать!
Паника подкатывает к самому горлу, перехватывая дыхание. Я очень близка к тому, чтобы рухнуть в ноги этому угрюмому человеку и приклеиться к его подошве, как жвачка, чтоб не отодрать.
— Я тебе все показал, материнский инстинкт включится сам, — он кидает на меня тяжелый взгляд из-под сдвинутых на переносице бровей и натягивает шапку, превращаясь в самого настоящего лесоруба.
Сейчас как никогда не могу поверить, что этот человек покорил мое свободолюбивое сердце и окольцевал. Это все похоже на какую-то шутку, серьезно.
Весь заросший, с вечно хмурым лицом и в одной единственной толстовке под безразмерную парку. Лесоруб на спецзадании, а никак не герой моего романа. Что у нас вообще может быть общего? Ах да, ребенок.
Я кидаю взгляд в сторону комнаты, где в манеже ползает наш сын. Не укладывающийся в моей голове факт материнства щемит грудную клетку. Снова.
Я все боюсь спросить, не было ли то последствием совершенно случайной (зная себя — абсолютно пьяной) связи, ведь я бы никогда… никогда… на такого как он не посмотрела, не будь я под вином, адреналином и еще бог знает чем. Даже его теплые объятия не могли бы покорить меня до такой степени — сейчас этот факт прозрачен, как небо за окном.
Но задать все эти вопросы моему свежеприобретенному супругу в глаза — выше моих сил. Нужен проверенный человек, тот, кто не станет мне врать про любовь с первого взгляда, блеск в моих глазах и умопомрачительную харизму, которой взял меня этот лохматый йети. Потому что всего этого нет. Я смотрела в зеркало на себя, потом на него. Между нами нет ничего. Только отработанная привязанность и какая-то иррациональная ответственность с его стороны.
Как же мне сейчас нужна сестра! Где же ее черти носят, почему не выходит на связь? Как могла оставить меня в таком положении? Как глупо, что я не попыталась отыскать ее сразу же, ведь совершенно очевидно — она единственная, кто может помочь мне разобраться с этим бедламом, в который превратилась моя сказочная жизнь.
А теперь еще и этот мужчина, не устающий утверждать, что является моим мужем, бессовестно бросает меня здесь на произвол судьбы. Подтверждая, что совершенно меня не любит. Потому что, ну… разве любящий оставил бы ради работы? Сначала умело запудрил мне мозги своими сильными руками, надежным плечом, «Мармеладкой» и благородством, а потом — на тебе!
— Приду вечером, — кидает йети уже в дверях.
И как я не уговариваю его своим молящим взглядом, уже через мгновение слышится хлопок двери, а затем удаляющиеся тяжелые шаги по лестничной клетке.
Я смотрю на дверь, дверь смотрит на меня. Она мигает мне полуприкрытым глазком, намекая, что там, за пределами этих стен, есть свет… и настоящая жизнь, из которой я по какой-то нелепой случайности выпала. Чудесные закаты на Санторини, волшебное Средиземье Новой Зеландии, чарующие поля Тосканы — вот где я должна быть! Я никак не могла оказаться здесь, черт возьми!
— Ма! — раздается неразборчивое у ног. Я дергаюсь от испуга и слегка подпрыгиваю на месте.
Он же был в манеже, как выбрался оттуда?! Присаживаюсь на корточки и подхватываю сына на вытянутых руках. Мальчишка широко улыбается, светя четырьмя устрашающими зубами, отметка от которых до сих пор алеет у меня на руке.
Он заливисто смеется и дрыгает ногами, считая меня своей личной каруселькой.
А у меня руки отваливаются, едва я доношу его до комнаты, тяжеленный парень.
Толстун явно не в меня. Перебрасываю пухлые ножки через перила кроватки и усаживаю его на матрас. Он сразу кривит лицо, грозясь устроить очередной концерт по заявкам, к чему я морально просто не готова, поэтому отыскиваю завалившуюся за подушку соску и пихаю ему в рот. Но фокус не прокатывает.
Пустышка вылетает изо рта, описывая кривую дугу в воздухе и приземляясь на пол. Из маленького человечка вылетают совершенно нечеловеческие звуки. А потом я чувствую это. Запах.
Черт, только не это. Я не готова, не готова, не готова.
Миша показал, как тут все устроено — подгузники, салфетки, присыпка, мазь — но это все для меня слишком.
Запускаю руки в волосы, отхожу на пару шагов назад. Паника снова берет верх, и на глазах наворачиваются слезы. Наверняка это все от накопленного стресса, пережитой травмы, одиночества и отчаяния, но прямо сейчас я рыдаю похлеще девятимесячного пацана.
Наши завывания сливаются в целую оперу недовольных жизнью людей и перерастают в концерт по заявкам. За стеной слышится брань, и кто-то очень нервный стучит кулаком в стену. А вот и постоянный слушатель.
Всхлипывая, как последняя истеричка, я беру на руки сына (господи, как же уложить в голове, что моего) и, пытаясь не дышать, несу его к пеленальному столику.
Он туда не помещается. Всемогущая матерь, как же йети-муж это делал? Кручу здоровяка, пытаясь уложить, но он, не прекращая голосить, выворачивается и все норовит сесть. Ну конечно, как ходить начать, так это еще рано, а как сидеть в собственных какашках и орать — тут пожалуйста!
В конце концов, снимаю его со стола и кладу на пол. Пушистый бежевый ковер явно нравится пацану, он затихает и смотрит на меня своими зелеными бусинками. Я расстегиваю миллион пуговиц на его комбезе и вытягиваю ножки наружу. Запах становится активнее. Боже, дай мне сил. Мысленно отсчитываю «раз, два, три», чтобы д̶е̶р̶н̶у̶т̶ь̶ ̶ч̶е̶к̶у̶ расстегнуть подгузник и приступаю. Стоп. А где липучки? Где эти чертовы липучки??? Ощупываю плотно сидящий памперс на ребенке и не понимаю, это что, новый квест какой-то? Найди отверстие, чтоб разминировать бомбу? Меня подставили! Это самые настоящие трусы!
Так, спокойно, вдох-выдох, нет, пожалуй, только выдох. Трусы — это даже проще, да? У меня тоже такие есть, я справлюсь. Тяну странное изобретение за края вниз, тяну, тяну сильнее, глаза слезятся уже не столько от отчаяния, сколько от запаха, смешанного с картинкой происходящего. Да чтоб тебя, Марсель! Лежи спокойно!
Но мальчишка, с безумным именем, данным ему психопаткой — я все еще не верю, что мной — считает, что мне нужна помощь. Он дрыгает ногами, пытаясь поскорее выбраться из адовых трусов, попутно измазывая себя в их содержимом. Нет, пожалуйста, нет.
— Марсель! — чуть не хнычу я.
Оперативно скручиваю полный радостей подгузник и откидываю в сторону, зажимая пухлые ножки на весу. Черт, бежевый ковер! Салфетки! Мои руки!
Тянусь к пеленальному столику за неблагоразумно оставленной там пачкой влажных салфеток, подцепляю их кончиком пальцев, изгибаясь чуть ли не мостиком, и сбрасываю на пол. Достаю сразу горсть спасительных средств гигиены и подкладываю под младенца. Еще горсть помогает стереть мне следы детской неожиданности с собственных рук, потом с ребенка. Что делать с ковром, черт побери?!
