— Нужен рентген и полный осмотр. - Доктор вызывает «неотложку».
Я отрицательно мотаю головой и снова пытаюсь встать, но с момента падения ничего не изменилось - мое тело, как и тогда, мне не принадлежит. Я как будто хочу сдвинуть с места неподъемную плиту. Что-то настолько тяжелое, что для этого действия даже слово «невозможно» будет слишком оптимистичным.
— Вам не стоит это делать, - строго уговаривает итальянка. - У вас может быть сложная травма, ногу нужно оставить в покое.
Я опускаю взгляд вниз и прикусываю рвущийся из горла стон - мое колено немилосердно распухло, стало похожим на огромное воронье гнездо на тонкой ветке. Я теперь и ногу не чувствую, как будто вот эта посиневшая измученная конечность принадлежит какой-то другой балерине.
Но самое ужасное только впереди, потому что через минуту, когда рядом со мной появляется руководитель труппы и несколько абсолютно незнакомых мне людей, я слышу знакомую музыку из зала.
Постановка… продолжается.
Без меня.
— Все будет хорошо, - без особого оптимизма говорит наш худрук. Это не Ольховская, которая всегда находит для меня слова поддержки. У Степанова на все есть один ответ: если ты с чем-то не справилась или поломалась - значит, тебе не место в мире балета.
— Я буду готова продолжить завтра, - пытаюсь сказать я, но сама же себе не верю.
— Сейчас тебе лучше сосредоточиться на выздоровлении, Корецкая. Потом, когда встанешь на ноги, мы вернемся к этому разговору.
Музыка в зале становится громче одновременно с воем в моей собственной голове.
Я провожу всю ночь в больнице - мне делают кучу анализов и снимков, собирают даже специальный консилиум врачей - и все это время я слышу только стандартные отговорки: «Нужно дождаться результатов анализов, нужно потерпеть, с вами все будет в порядке».
Только к утру, когда становится понятно, что меня не способны успокоить даже лошадиные дозы успокоительных, в мою палату - отдельную, светлую, с видом на парк - заходит невысокий коренастый доктор в сопровождении пожилой медсестры. Пока она объясняет, что будет переводить доктора, он осматривает показатели системы, к которой я подключена (я даже не помню названия всего того, что в меня вливают, кажется, целыми ведрами) и становится рядом.
— Сеньора Вера… - Он произносит мое имя с таким подчеркнутым растяжением, будто и сам хочет как можно больше оттягивать момент главной части разговора, - как вы себя чувствуете? У вас ушиб головного мозга из-за сильного удара головой. Нужны обязательные анализы и…
— Что с моей ногой? - довольно резко пресекаю его попытку играть в любезность.
То, что с моей головой что-то не в порядке, я знаю, даже если бы предпочла не знать, потому что с момента падения она болит не переставая. И периодически я ловлю себя на том, что слышу непонятные, похожие на голоса звуки, хотя рядом в палате никого нет.
— Я танцую не головой, доктор, - твердо говорю я. - Что с моими ногами? Не уходите от ответа, пожалуйста.
Он понимающе качает головой, отодвигает в сторону легкое покрывало и разглядывает мою перетянутую конечность так, будто видит ее впервые, хотя в этом медицинском центре, кажется, уже не осталось даже медсестер, которые не зашли бы поглазеть на «бедняжку балерину».
— Доктор?! - уже почти кричу я, прекрасно зная, что веду себя как истеричка, но неизвестность просто убивает.
— У вас острый артроз коленного сустава. - Доктор выдерживает паузу, как будто дает мне время смириться с диагнозом. - Тяжелое повреждение сустава, которое, к сожалению, уже сказалось на кости. Кроме того, обследование показало, что поражены оба колена
Я откидываюсь на подушку и смотрю в белоснежный пустой потолок.
Нужно что-то сказать? Заплакать? Потребовать провести дополнительные анализы? Позвать других врачей?
Единственное, что я сейчас знаю - моя жизнь пошла по кругу. Потому что однажды, несколько лет назад, я уже упала вот так на сцене, попала в больницу - и седой доктор с умным обеспокоенным видом сыпал разными научными терминами, которые в итоге свелись к нескольким простым словам: «Ты не сможешь ходить».
— Что с этим можно сделать? - спрашиваю я, не отрывая взгляда от потолка, потому что именно там как на белом тканевом экране проносятся смазанные картинки моих воспоминаний. Точно таких же, как сегодня. Только теперь у меня другая фамилия и короче волосы. - Я готова на все, чтобы вернуться на сцену.
Медсестра мнется, прежде чем перевести, а когда делает это, доктор вскидывает руки в свойственном всем итальянцам эмоциональном порыве.
— Вам нужно забыть про сцену! - У него почти взбешенный вид. - Сеньора, сейчас речь идет не о том, чтобы вернуться в балет, а о вашей возможности самостоятельно передвигаться!
— Я это уже слышала, - говорю я.
— Ситуация очень серьезная, сеньора Вера.
Мне остается только горько усмехаться, потому что чем дальше - тем больше этот разговор становится похож на державу. Как будто и не было всех этих лет восстановления, попыток встать на ноги, долгих болезненных процедур и первых, заново разученных па, каждое из которых неизменно заканчивалось падением.
— Нужна операция, - говорит врач. Я не понимаю по-итальянски, но даже если бы не помощь медсестры, я бы, кажется, все равно догадалась, о чем он, по одной только интонации. - Очень серьезная операция, и ни один хирург не даст вам гарантию, что после нее вы сможете полноценно передвигаться без помощи…
Он запинается.
Наверное, даже у эмоциональных итальянцев отбирает дар речи, когда приходится сообщать молодой девочке, что она на всю жизнь останется инвалидом, и вместо каблуков будет «наслаждаться» выбором костылей.
— Я все это уже слышала, доктор, - дружелюбно улыбаюсь в ответ. И озвучиваю свой прошлый диагноз.
Они переглядываются.
Медсестра просит повторить, но я просто говорю, что она не ослышалась.
— Но… как? - У доктора ошарашенный вид.
— Я очень упорная. Поэтому, пожалуйста, просто скажите, что нужно делать.
— Потребуется еще несколько консультаций, - неуверенно говорит он, снова зачем-то проверяя показания системы. Я не разбираюсь в электронных циферках, но почему-то кажется, что за последние пару минут там нечему было кардинально меняться. - Но я не хочу давать никаких надежд, сеньора. Ваши суставы… после хирургического вмешательства вам потребуется длительная восстановительная терапия.
Я просто киваю.
Голова вдруг становится очень тяжелой. Может, от избытка теней прошлого, которые водят безумные хороводы вокруг костра моих тщеславных надежд, а может потому, что наконец, начинают действовать успокоительные.
— Мы сделаем все возможное, чтобы максимально…
Итальянский доктора и английский медсестры сливаются в один сплошной гул, становятся невыразительными, растянутыми, словно в фильмах, где старые кассетные магнитофоны зажевывали магнитную ленту. Но во всей этой вязкой паутине раздается выразительно громкий звонок моего телефона. Я кое-как разлепляю веки и тянусь к тумбочке. Медсестра помогает - вкладывает телефон мне в ладонь. Поднести его к уху - та еще непосильная задача, потому что я по-прежнему почти не чувствую ни свое тело, ни кости внутри него.
