Прибыв в Клермонт, Себастьян обнаружил письмо из Оксфорда. Прочитав его, он гневно уставился на Перегрина.
– Ты больше не посещаешь занятия!
– Да, сэр.
– Не оплатил обучение в этом семестре.
Перегрин нервно провел рукой по волосам, однако они так и остались безнадежно растрепанными.
– Не оплатил.
Значит, его попытка научить разгильдяя брата управлять собственными финансами не увенчалась успехом. Напрасно он открыл счет на его имя.
– И не далее как сегодня утром Уэзерли вынужден был забраться на только что покрытую позолотой водосточную трубу в Сент-Джонсе, потому что ты гнался за ним с мечом.
– С рапирой, – пробормотал Перегрин, – а Уэзерли сам виноват.
Себастьян бросил письмо на стол, который уже был заставлен аккуратными стопками бумаг, срочных и важных. Когда со всем этим разбираться? Перегрин не глуп и давно уже не маленький мальчик. Казалось бы, нелепые поступки, присущие безмозглым юнцам, должны остаться в прошлом, однако вот уже год младший брат вел себя как глупый мальчишка, создавая проблемы, не поддающиеся никакой логике.
– Ты был пьян?
Перегрин заерзал на стуле.
– Нет. Один виски, ну, может, два.
Если брат признался в двух виски, количество выпитого можно смело удваивать. Причем пил уже с утра. Что ж, как говорится, яблоко от яблоньки…
– Я разочарован. – Тон Монтгомери был ледяным.
Краска залила нос и скулы Перегрина, придав ему совсем мальчишеский вид. Однако ему почти девятнадцать, он вполне взрослый мужчина. В его годы Себастьян уже стал герцогом. И ему казалось, что он никогда не был столь юным, как Перегрин.
Его взгляд скользнул поверх головы брата, к стене. Шесть картин с видами семейных владений висели справа от двери, одна, изображающая фамильный замок Монтгомери, все еще слева. Шестнадцать лет назад он приказал повесить все картины с левой стороны. Они были призваны ежедневно напоминать ему о тех поместьях, которые его отец потерял, продал или привел в запустение за время своего короткого герцогства. Конечно, наследие семьи уничтожалось десятилетиями и большую часть родовых владений пустил на ветер еще его дед. Но у отца был выбор: остановить финансовый крах, нависший над фамильными угодьями, или сдаться. Отец решил сдаться, при этом действуя так, как свойственно всем Монтгомери, – жестко и весьма результативно. Тем тяжелее дался Себастьяну процесс возвращения фамильных земель – он представлял собой нескончаемую череду уговоров, увещеваний, нижайших просьб об одолжениях и пожертвованиях, а также попрания традиций. И в чем-то Себастьян понимал свою мать, переехавшую во Францию, ее стремление отдалиться от сына, который стал таким, каков он сейчас, – герцогом с помыслами торгаша. Готовым на все, лишь бы вернуть замок. Не то чтобы он чувствовал какую-то особую привязанность к этому месту. Замок был мрачным и неуютным, продувался насквозь сквозняками, с ужасным водопроводом. Его возвращение в собственность семьи не сулило ничего, кроме лишних расходов. Но Себастьян считал своим долгом вернуть фамильное владение в семью. В марте картина с замком Монтгомери наконец-то окажется по правую сторону от двери. Как же некстати его младший преемник вздумал вести себя, как какой-то деревенский олух!
Герцог сурово посмотрел на Перегрина.
– Полагаю, плата за обучение потрачена на пьянки с друзьями?
– Да, сэр. – Он помолчал. – А еще… я несколько раз играл в карты.
В лице Себастьяна угадывался едва сдерживаемый гнев.
– А как насчет женщин?
Лицо Перегрина покрылось пятнами.
– Вы не вправе ожидать от меня столь откровенных признаний, – пробормотал он.
В глубине души Себастьян был согласен с ним: личная жизнь брата его не касалась. Но мало ли какая авантюристка, изо всех сил стремящаяся в высшее общество, могла взять в оборот богатого, глупого молодого лорда.
– Знаешь, как обычно бывает? – сказал он. – Если ты связался с какой-нибудь девицей без роду без племени, будь уверен, она тебя обчистит.
– Никого у меня нет, – сказал Перегрин, и по его раздраженному тону стало совершенно ясно, что кто-то есть.
Себастьян тут же подумал, что надо бы поручить своему человеку прочесать полусвет, отыскать эту мадам и убедить ее перенести свои алчные устремления на другого болвана.
Он постучал пальцем по письму.
– Компенсацию за водосточную трубу я вычту из твоих карманных денег.
– Понятно.
– Во Францию со мной не поедешь, останешься здесь и будешь учиться.
Секундное замешательство, за которым последовал угрюмый кивок.
– А на время новогоднего праздника уедешь в Пендерин.
Брат побледнел.
– Но…
Одного взгляда герцога было достаточно, чтобы Перегрин смирился с отъездом, но на шее у него напряглись жилы. Он, как ни странно, очень любил домашние празднества и фейерверки. Ему нравилось, когда вокруг все бурлило, настроение у него сразу же поднималось, и, конечно, он страшно обрадовался, узнав, что в замке снова устроят новогодние торжества. В поместье в Уэльсе, куда его отправляли, никогда не бывало ничего подобного.
– Пусть меня лучше высекут, только разрешите остаться. Пожалуйста, – попросил Перегрин.
Себастьян нахмурился.
– Высечь? В твоем-то возрасте? Не пойдет. Кроме того, тебе нужно хорошенько подумать о своем идиотском поведении, а на это требуется гораздо больше времени, чем несколько минут порки.
Перегрин опустил взгляд в пол, но Себастьян успел заметить, как вспыхнули глаза брата. Не знай он его лучше, принял бы вспышку за ненависть. Герцог почувствовал себя задетым за живое.
Шестнадцать лет он воспитывал Перегрина и, должно быть, где-то что-то упустил, потому что брат рос совсем не таким, каким ему следовало быть. Или…
Что, если его истинная натура проявляется все ярче и Перегрин просто становится самим собой? Никчемным человеком вроде их отца.
Пока я жив, этому не бывать.
Перегрин все еще сидел, склонив голову. Его уши пылали.
– Теперь можешь идти, – сказал Себастьян. – И до конца семестра не показывайся здесь.
Перегрин Деверо оказался совсем не таким, как ожидала Аннабель. Русоволосый, с искрящимися карими глазами, он выглядел совсем мальчишкой, открытым и дружелюбным… даже симпатичным. Совсем не таким, как его брат.
Аннабель, Хэтти и Катриона встретили его в Сент-Джонсе. Молодой человек стоял, прислонившись к одной из колонн, держа наполовину выкуренную сигарету, которую при их приближении вежливо погасил.
Он смотрел на их маленькую группу с легким смущением.
– Дамы, возможно, я слишком рано радуюсь, – сказал он, – но с этим ключом мы сможем заткнуть за пояс все питейные общества Оксфорда. Потому я с содроганием думаю, какую же цену вы запросите. Что хотите взамен? Золотое руно? Голову на блюде? Мою душу?
