При упоминании пальцев Аннабель тут же сжала их внутри ботинок. Вот досада! А ведь он прав. Она почти не чувствовала пальцев.
– Я ценю вашу заботу…
– Я не могу допустить, чтобы в моих владениях пострадала женщина, – сказал герцог. – Забота здесь ни при чем.
Разумеется, ни при чем.
– Я вовсе не собираюсь действовать себе во вред, просто хочу добраться до Хоторна.
Монтгомери бросил на нее пронизывающий ледяной взгляд.
– Гордость для вас превыше собственной безопасности, мисс.
Что ж, с этим не поспоришь. Аннабель стиснула зубы, пытаясь сдержать неведомое ранее желание зарычать.
– Немедленно садитесь на лошадь, – приказал Монтгомери.
– Предпочитаю этого не делать, ваша светлость. Уж слишком она большая.
Он ударил хлыстом по сапогу. Похоже, с бо́льшим удовольствием он шлепнул бы по чему-то другому…
– В Хоторне есть гостиница, в которой я могу остановиться, – быстро сказала Аннабель, – и…
– И потом по всей округе разнесутся слухи, будто я выгоняю своих гостей на мороз? – рявкнул Монтгомери. – Это исключено! На вас даже нет подходящего пальто.
Она посмотрела на себя.
– Пальто как пальто…
– Вот только оно совершенно не подходит для восьмимильной прогулки по морозу, – парировал он. – «Что за нелепая женщина!» – так и слышалось в его интонациях.
Разумеется, вслух такого он никогда не произнесет, да этого и не требовалось – столь явно звучало презрение в его невыносимо светском тоне.
Аннабель разглядывала его широкоплечую фигуру, значительно превосходящую ее по весу и силе, и думала, как он поступит, если она все же попытается уйти.
– Ну что ж, – произнес Монтгомери, а затем сделал нечто неожиданное – снял шляпу.
– Конечно, обстановка не располагает, – сказал он, – но раз уж мы оказались здесь…
Он сунул шляпу под мышку и встретился с ней взглядом.
– Мисс, приношу свои извинения за то, что во время нашей последней встречи я вел себя неподобающе и был слишком высокомерен. Пожалуйста, окажите мне честь и останьтесь в Клермонте до окончания завтрашней вечеринки.
Ветер стих, и здесь, на холме в Уилтшире, воцарилась удивительная тишина. Глядя на герцога, который продолжал церемонно держать шляпу под мышкой, Аннабель слышала лишь собственное дыхание и глухие удары своего сердца. От мороза изо ртов у них обоих вырывались клубы пара.
Никогда мужчины не извинялись перед ней. И теперь, когда один наконец извинился, Аннабель вдруг поняла, что не знает, как отвечать ему.
Монтгомери нетерпеливо приподнял бровь.
Что ж. В конце концов, он герцог и вряд ли вообще привык извиняться перед кем-то. Возможно даже, сегодня сделал это впервые в жизни.
– Почему? – тихо спросила она. – Почему вы приглашаете в свой дом такую женщину, как я?
По его взгляду невозможно было ничего определить.
– Я не могу допустить, чтобы в моих владениях пострадала женщина. Кем бы она ни была. И наш предыдущий разговор, конечно, был недоразумением. Уверен, с вашей стороны моему брату ничего не угрожает.
Аннабель поежилась. Неужели он расспрашивал Перегрина об их отношениях? Или, что еще хуже, Хэтти и Катриону? Вопросы, которые могли бы вызвать…
– Я догадался об этом сам, – поспешил успокоить ее герцог.
На его лице появилось новое выражение, и Аннабель не сразу разгадала в нем легкое удивление.
– Что ж, и на том спасибо, – сказала она не слишком уверенно.
Его губы дрогнули.
– Элементарная дедукция, логика, так сказать.
– Весьма разумный метод, – признала она, не понимая, куда, черт возьми, он клонит.
– Вы совершенно ясно дали понять, что не продадитесь герцогу, – продолжал он. – Из этого следует, что мой младший брат для вас еще менее интересен.
Аннабель удивленно заморгала. Он пытается… подшутить над ней?
Лицо Монтгомери ничего не выражало, и поэтому она осторожно спросила:
– Но разве это не индуктивное суждение, ваша светлость?
Он замер. В глубине его глаз вспыхнул огонек.
– Дедуктивное, я уверен, – мягко произнес он.
Он уверен! Стало быть, у него не было ни малейших сомнений в том, что женщина всегда предпочтет герцога любому другому мужчине. Для него это такая же непреложная истина, как и то, что все люди смертны. Да уж, высокомерия и самоуверенности ему не занимать.
– А, ну конечно, – пробормотала она.
Монтгомери улыбнулся лишь уголками глаз, и все равно ее внимание привлекли именно его губы. При ближайшем рассмотрении у него оказался выразительный, манящий рот. Красивый, четко очерченный, с более пухлой нижней губой, что становилось заметным, когда он собирался улыбнуться. Такой рот можно было бы назвать чувственным, если бы кому-то пришло в голову думать о поцелуях. О, эти губы обещали так много, и, можно не сомневаться, неприступный герцог умел ими пользоваться… Этот мужчина и я… мы поцелуемся. Осознание было ярким и внезапным, вспышкой где-то на задворках ее разума, скорее убеждением, чем догадкой.
От смущения сердце у нее часто забилось.
Аннабель отвела взгляд, потом снова посмотрела на герцога. Этот новый, непривычный Монтгомери, с волнующим ртом и умным, ироничным взглядом, замер перед ней в ожидании. Она поняла, что больше никогда не сможет забыть его.
Аннабель покачала головой.
– Я не могу вернуться с вами, – произнесла она, к счастью достаточно твердо. – Ведь я не умею ездить верхом.
Он нахмурился.
– Совсем?
– Никогда не ездила в дамском седле.
Это было бы катастрофой. Не хватало еще, чтобы он видел, как она, задирая юбки, неуклюже взбирается на лошадь.
– Что ж, – сказал герцог.
Он щелкнул языком, и его лошадь перестала обнюхивать снег и рысью побежала к хозяину, таща за собой запасную лошадь.
Монтгомери взял поводья в кулак.
– Тогда вы поедете вместе со мной, – сказал он.
Такого поворота Аннабель не ожидала.
– Очередная шутка, ваша светлость?
– Я вовсе не шучу, – ответил он с легким беспокойством в голосе.
Значит, ей придется сидеть с ним на лошади, прижимаясь к нему, словно девица из какого-нибудь пошлого романа?
Ее женская гордость кричала «нет», и он, должно быть, догадался об этом, потому что лицо его посуровело.
– Ведь это опасно, – попыталась возразить она.
– Я хороший наездник, – успокоил ее Монтгомери и сунул хлыст под стремя.