Аннабель лежала, обессиленная, и дрожь наслаждения еще пробегала по ее телу, когда он поднялся над ней, уперевшись локтями по обе стороны от ее головы. Она почувствовала горячий, жесткий толчок внутри себя и вздрогнула, выйдя из оцепенения.
– Пожалуйста… – Она положила руку ему на грудь.
Себастьян издал сдавленный звук, по его прекрасному лицу было видно, каких усилий ему стоило остановиться.
– Пожалуйста, без детей, – быстро сказала Аннабель.
Неясная тень пробежала по лицу Себастьяна, и он быстро кивнул.
Когда он вошел в нее, у Аннабель вырвался бессвязный всхлип. Его мужская плоть была внушительных размеров, и Аннабель задрожала от инстинктивного страха, который охватывает любую женщину перед соитием.
Он почувствовал ее трепет и ослабил напор, его движения стали более нежными и медленными.
– Не бойся, любовь моя, – прошептал он, – просто позволь мне войти в тебя… Вот так…
Его тело было далеко не так спокойно, как его ровный голос. Мышцы спины содрогались под ее ладонями.
То ли от этой дрожи, то ли от его хриплого шепота возле ее уха, то ли от мягкого прикосновения его щеки Аннабель подчинилась и увидела, как стекленеет взор Себастьяна, когда он входит в нее.
Он завладел ее телом и разумом, погружаясь в нее все глубже, и вот она уже полностью была в его власти. Ее взгляд был прикован к его лицу, напряженному от животной страсти, пока толчки внутри ее тела не разрушили все границы между ними, заставив забыть, где небо, где земля. И в миг, когда Аннабель снова достигла пика, Себастьян содрогнулся и отстранился от нее. Голова его опустилась, он уткнулся в изгиб ее шеи… Рука Аннабель легла на его влажный затылок. Себастьян скатился с нее и лежал неподвижно, словно мертвый.
Аннабель наблюдала за Себастьяном – как он прошел через комнату в угол, где стояли кувшин и таз, вымылся, а затем вернулся к кровати с влажной тряпкой. Наверное, ей полагалось испытывать стыд от того, что он разгуливает перед ней совершенно голый. И уж совершенно точно от того, что он ее тщательно вытирает. Но она, должно быть, лишилась последних остатков морали еще где-то между дверью его комнаты и креслом.
Аннабель положила руку на живот, внутри которого он только что побывал. Он сдержал слово. Был осторожен, заботясь о ней. Даже табун диких лошадей не остановил бы ее на пути к экстазу, когда он ласкал ее своим умелым ртом, поэтому она хорошо представляла, чего ему стоило контролировать себя. Замечательный, надежный человек.
Матрас прогнулся, когда Себастьян прилег рядом.
Приподнявшись на локте, подперев подбородок ладонью, он изучал ее из-под полуприкрытых век. Сейчас он выглядел по-другому. Моложе. Аннабель не удержалась и провела кончиком пальца по изгибу его нижней губы. Его рот тоже выглядел по-другому, теперь его губы казались мягкими и полными. Это была настоящая близость, доступная лишь избранным, – видеть его таким. Монтгомери-мужчину, а не герцога. Как бы она хотела, чтобы он был просто мужчиной…
Монтгомери поймал блуждающую по своему лицу руку Аннабель и начал играть с ее пальцами. Слишком поздно она спохватилась и не успела вырвать ладонь. Он уже не выпустил ее.
– Ты всегда прячешь свои руки, – сказал он. – Почему?
Аннабель вздохнула.
– Они безобразные.
Он осторожно разжал ее кулак.
– Почему ты так думаешь?
– Все в чернильных пятнах, – пробормотала она.
Он поцеловал ее пальцы.
– Это их нисколько не портит.
– А еще у меня мозоли, – сказала Аннабель, внезапно испытав странное желание открыть Себастьяну свои недостатки.
– У меня тоже, – спокойно ответил он.
Аннабель бросила на него удивленный взгляд.
Себастьян широко развел пальцы правой руки и указал на небольшую шишку у кончика среднего пальца.
– Здесь от ручки. – А потом положил ее палец между средним и безымянным пальцами. – А здесь от вожжей.
Глядя, как их пальцы ласкают друг друга и переплетаются, Аннабель вдруг снова ощутила внизу живота странное томление и тяжесть. Она действительно была жадной, особенно в том, что касалось его.
– А это от чего? – Она коснулась мозоли на его ладони.
– От молотка.
– Молотка?
– Да. Большой такой молоток для вбивания кольев в землю.
– И часто вы этим занимаетесь, ваша светлость?
Уголки его рта дернулись.
– Частенько. Работа на земле отвлекает меня от всяких мыслей.
– Тогда понятно, откуда вот это, – пробормотала она, проводя пальцами по изгибу его бицепса.
Под ее пристальным взглядом мышца сразу затвердела. Аннабель улыбнулась, радуясь, что теперь имела право прикасаться к нему вот так.
– Ты и правда разбила нос полицейскому? – спросил он, перевернул ее руку и стал разглядывать розовые костяшки пальцев.
Улыбка исчезла с ее губ.
– Правда.
Она чувствовала, как томление покидает его тело.
– Почему? – требовательно спросил он.
– Полагаю, потому, что я не леди и мне негде было научиться давать пощечины. В детстве мне приходилось иметь дело с деревенскими мальчишками…
Монтгомери наклонился над ней, его глаза были серьезны.
– Что он сделал?
Она уклонилась от его взгляда.
– Обидел мою подругу.
На лице Монтгомери появились суровые, жесткие морщины.
– Ах вот как.
– Я не против, если ты ликвидируешь всю лондонскую полицию, – тихо сказала Аннабель. – Но, может быть, подождем до завтра?
Его хмурый взгляд смягчился, лишь когда она провела своей распутной ногой вверх по его икре.
– Ах ты шалунья, – пробормотал Себастьян. Он поднес ее руку к губам и запечатлел поцелуй на ладони, затем осторожно отпустил. – Это чудесная, умелая рука, – сказал он. – Никогда не прячь ее.
Чтобы сохранить подольше его поцелуй, Аннабель сжала пальцы в кулак. Как она могла когда-то считать его холодным и суровым! Да, он мог быть и таким, но не в отношении нее. Аннабель не могла не чувствовать, насколько привлекательна в его в глазах. И желанна.
И все же… Все же он совершил несколько бессердечных поступков, и это факты, а не досужие сплетни.
– Монтгомери, можно тебя спросить?
– Себастьян.
– Что?
– Зови меня Себастьян.
Она колебалась.
– Зачем?
– Это мое имя.
Она знала. Себастьян Александр Чарльз Эйвери, если уж совсем точно, а далее следует длинный ряд разных титулов, более и менее значительных. Аннабель запомнила их, когда впервые изучала его биографию в «Летописи аристократии». Она также была совершенно уверена, что только его самые близкие друзья и, возможно, жена когда-либо называли человека его положения по имени.
