– Мне кажется, что пара-тройка подруг у тебя все же имеется.
– Да я же просто ходячий скандал! Вечно попадаю в какую-нибудь историю… – в отчаянии возразила Аннабель.
Катриона сняла руку с плеч Аннабель и сложила ладони на коленях.
– Я видела, как Монтгомери целовал тебя на балу в Клермонте, – сказала она, – и даже после этого разве я не была тебе подругой?
Аннабель уставилась на нее, разинув рот. Ну конечно. Катриона встретилась ей в коридоре, когда она вышла из ниши, и заметила ее растрепанные волосы…
– Ты целовалась?! На балу?! – взвизгнула Хэтти.
А ведь Катриона, похоже, даже слова никому не сказала…
– Почему вы так добры ко мне? – спросила Аннабель. – Не осуждаете меня, не обмениваетесь многозначительными взглядами на мой счет, не стараетесь держаться подальше?
Именно так вели себя деревенские девушки, которых она когда-то считала своими подругами, когда пошли слухи о ней и Уильяме. А разве не так поступил и ее собственный отец?
Люси вздохнула.
– Ты вроде бы умная, но порой не слишком сообразительна, – сказала она. – Посмотри на нас. Никто из нас не ведет себя как принято. – Она указала на Катриону. – Вот, например, она не по-женски умна. По ее инструкциям ищут сокровища, блаженно не подозревая, что их написала женщина. И думаю, в Египте ты не гнушалась облачаться в брюки и ползать по каким-нибудь пещерам, правда? – Катриона кивнула, и жар смущения разлился по ее шее. – Что касается меня, – продолжила Люси, – то моя семья отреклась от меня задолго до того небольшого инцидента с испанским послом и серебряной вилкой. Если бы моя тетя не оставила мне небольшое наследство – а сделала она это только в пику моему отцу, – я была бы нищей. Или считалась бы сумасшедшей и меня бы держали взаперти, потому что я не могу быть такой, какой хочет видеть меня моя семья. Я не пассивная тихая скромница, никогда не представляла себя окруженной большим выводком детей и преданно служащей своему господину и хозяину – мужу. Или Хэтти… – Она нахмурилась.
– А вот в чем твои странности, я не знаю.
Хэтти скрестила руки на груди.
– Почему я должна иметь какие-то странности?
Люси бросила на нее пронзительный взгляд.
– И все-таки зачем дочери Джулиана Гринфилда каждую неделю по локоть в краске проводить столько времени в обществе такого безжалостного деспота, как профессор Раскин?
Вечно улыбающийся рот Хэтти сжался в угрюмую линию.
– Ну а я… – наконец сказала она. – Пишу с ошибками. И плохо считаю. – Она выгнула бровь, глядя на Люси. – Думаешь, только ты паршивая овца в семье? Все мои сестры знают, куда выгодно вложить деньги. Я же не могу переписать ряд цифр без ошибок, и если б не мои рыжие волосы Гринфилдов, родители считали бы, что меня подменили. Подозреваю, что они все равно так думают. Мне даже кажется, они бы обрадовались, если б так и оказалось, по крайней мере, тогда им не пришлось бы меня стыдиться.
– Что за ерунда, – пробормотала Аннабель, – ты прекрасна какая есть.
– О, – оживилась Хэтти. – Как приятно слышать это от тебя.
– Видишь ли, Аннабель, – сказала Люси, – не могу сказать, что тебе удалось избежать скандальной славы, хочу только заметить, что ты не одна такая.
Слабая улыбка изогнула губы Аннабель.
– Не одна. Похоже, я в хорошей компании.
Теперь ей легче дышалось, как будто тиски, сжимавшие ее грудь, ослабли на одну-две зарубки.
– Тебе нужно где-то остановиться, – сказала Люси.
– Да, – сказала Аннабель, сжимая платок в кулаке.
Люси выглядела довольной собой.
– С самого начала нужно было остаться у меня.
– Наверное, так было бы правильно.
– Тогда давай заберем твои вещи. Если только не осталось других секретов, которые вы должны раскрыть немедленно.
– У меня-то не осталось, – сказала Аннабель, – а вот… – Она повернулась к Катрионе, и ее подруга опустила голову. – Зачем и где, черт возьми, ты помогала прятаться лорду Деверо?
Глава 30
Перегрин Деверо был добродушным молодым человеком с веселым нравом. Однако столь драматичные обстоятельства подтолкнули его к радикальным действиям. Разве мог он остаться безучастным при виде рыдающей девушки, да еще такой прекрасной, как мисс Арчер? Юноша без промедления отправился из Оксфорда прямиком в Уилтшир, и всю дорогу ее жалобные рыдания стояли у него в ушах.
Правда, когда вдали показались очертания Клермонта, решительность едва не покинула Перегрина. А когда он наконец очутился перед темной тяжелой дверью в кабинет брата, благородный порыв иссяк окончательно. От волнения у Перегрина скрутило живот. За этой дверью с ним никогда не случалось ничего хорошего. Молодой человек закрыл глаза, припоминая сцену, побудившую его примчаться сюда. Затем решительно постучал.
Никто не ответил.
Перегрин нахмурился. Где же еще мог быть Монтгомери? И ворвался в комнату без приглашения.
В кабинете царил полумрак. Тяжелые шторы были задернуты, ни лампы, ни камин не горели, в воздухе стоял затхлый запах старого табачного дыма.
– Сэр?
В полумраке глаза Монтгомери блестели, как отполированные камни. Он развалился в кресле за столом, откинув голову на кожаную спинку. Перегрин и не подозревал, что его брат может сидеть развалившись. Небрежная, расслабленная поза потрясла Перегрина почти так же сильно, как пустая бутылка скотча посреди неубранного стола. Там царил настоящий хаос. Обычно идеально ровные стопки бумаг рассыпались, листы разлетелись по полу, как будто их разбросал порыв ветра.
– Сэр…
Полуприкрытые глаза герцога скользнули по фигуре брата, и у Перегрина перехватило дыхание. Взгляд Монтгомери не пронизывал насквозь, как обычно, но все же был достаточно тяжел, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке.
– А, это ты.
От долгого молчания голос Монтгомери прозвучал хрипло. Или от того, что он осушил бутылку скотча? На столе даже стакана не было. Как?! Неужели герцог пил прямо из бутылки?!
– Выглядишь ужасно, – заметил Монтгомери. – Я бы предложил тебе выпить, но, сам видишь, запасы иссякли. – Он злобно посмотрел на пустую бутылку, затем ткнул в нее кончиком пальца.
Перегрин открыл и закрыл рот, не издав ни звука, как марионетка, забывшая текст.
Брат театральным жестом указал на стул.
– Что ж, безмозглый юнец, садись, раз пришел.
Перегрин осторожно опустился на край сиденья.
– Ну, – протянул Монтгомери, – ты, кажется, не только совесть, но и дар речи потерял?
– Просто удивлен, ты ведь никогда не пил.
– Разве я пью? – коротко ответил Монтгомери.
