И хотя я очень надеюсь увидеть фамилию Тома среди погибших и пропавших без вести, одновременно я боюсь увидеть в списках тетю Элис.
Но ее фамилия тоже нигде не значится.
В отсутствие Джона я узнаю новости из газет и расспрашиваю медсестер. Говорят, Национальная гвардия не разрешает жителям возвращаться в родные места. Мол, так много трупов, что это небезопасно. Поиски жертв ведутся на земле и на море.
Каких ужасов насмотрелся Джон, помогая в спасательных операциях?
Люди продолжают умирать от травм, другие просто исчезли — их тела не найдены, родные отчаянно пытаются их разыскать.
Я не знаю, что тяжелее — окончательность смерти или состояние неопределенности, отсутствие тела, невозможность поставить точку. Но опять же, разве после такого можно поставить точку?
Некоторым это не удастся никогда.
Точно десница божья спустилась и изменила привычный для нас мир. Целые семьи исчезли с лица земли — их смыло водой и развеяло по ветру, а выжившие остались с вопросом: почему нас пощадило, а многих других — нет?
День за днем проходит без Тома, и мы с Люси все больше становимся семьей — я все сильнее проникаюсь идеей, что буду воспитывать ее сама, позволяя себе мечтать о жизни без него. Порой я вообще забываю о том, что он был, — мысли о дочери поглощают меня целиком, точно жизнь до ее прихода в мир почти не имела значения. Она разделилась на «до» и «после», и я, став матерью, сама родилась заново.
Но бывают моменты, когда я не могу отделаться от воспоминаний о нем — о его теле, вдавливающем меня в матрас, о жарком дыхании у меня на шее, о его руках…
Вздрогнув, я просыпаюсь — с колотящимся сердцем и вся в поту. Я поворачиваюсь к кроватке, в которой спит Люси.
Она пуста.
Я с трудом приподнимаюсь на постели, откидываю простыни.
— Хелен, малышка у меня. Вот она.
Джон с Люси на руках подходит к кровати и протягивает ее мне.
— Я не хотел вас напугать. Я вернулся вечером и захотел вас проведать. Вы спали, а Люси проснулась, и я решил не будить вас.
Я прикладываю малышку к груди, сердце отчаянно бьется.
— Все в порядке, просто у меня был плохой сон. Когда я проснулась и не нашла ее, я подумала: а вдруг ее забрал Том.
— Вы здесь в безопасности, — Джон гладит меня по волосам.
Буду ли я когда-нибудь чувствовать себя в безопасности? Или пока мой муж живет на белом свете, мне придется все время оглядываться?
— Я рада, что вы вернулись. Как там все — ужасно?
— Я думал, что на войне видел самое страшное, что может произойти с человеком, но к такому я не был готов. Смерть на поле боя не в диковинку, но эти люди не были солдатами. Это были женщины, дети. Когда ударил ураган, дома стали для них ловушкой, деваться им было некуда.
— Вы сами в порядке?
— Да. Как бы ужасно ни было, но помощь оказалась нужна. Мы нашли девчушку, у которой было травмировано плечо. Пришлось его вправить. Она держалась очень мужественно. Ее отец и брат погибли, мы вытащили ее из-под холодильного шкафа. Это был даже не их шкаф — соседский, пролетевший несколько километров. Поначалу, когда ее нашли, все решили, что она мертва. Но потом я понял, что она дышит. Шкаф стаскивали несколько человек, просто чудо, что она выжила. Но ей надо поправляться. Ее доставили в эту больницу.
— Здорово, что вы смогли ее спасти. У вас это замечательно получается — помогать людям.
— Это правильно. Даже посреди всех этих ужасов остается надежда. Я не знаю. Наверное, я скучаю по врачебной практике больше, чем мне казалось. На войне нечасто удается помочь. Тяжело смотреть в глаза человеку и знать, что с такими ранами ему не выжить, что при всем своем образовании и опыте я почти бессилен. Я забыл, как это прекрасно — давать людям шанс.
— Вы же можете вернуться к врачебной работе, разве нет?
— Пожалуй.
— А хотелось бы?
— Я не знаю. Когда я вернулся из Франции, я никак не мог понять, почему я остался в живых, а очень многие погибли. Какая-то часть меня тоже хотела умереть, потому что все время слышать в ушах их голоса, видеть перед глазами их последние мгновения — это бесконечно тяжело. Но теперь мне кажется, что кроме смерти должно быть что-то еще. Как будто, пока я на этой земле, у меня есть другое предназначение.
— Вы спасли нас.
— Нет. Вы сами себя спасли. Вы сделали бы все возможное, чтобы спасти Люси. А я просто оказался рядом в нужное время.
— Я убью его, — в ночной тишине мои слова звучат громче, чем хотелось бы, но я прекрасно понимаю, что говорю. — Господь свидетель, если он придет за мной и Люси и попробует сделать ей больно, я заберу ее, а его убью.
Джон молчит. Я думаю, вдруг моя откровенность ужаснула его, вдруг он не готов к той ярости, которая испепеляет меня.
Он наклоняется, целует меня в лоб и говорит мне на ухо:
— Он больше никогда не обидит вас.
Когда я просыпаюсь на следующее утро, Джона нет — медсестра говорит, что он ушел за едой и скоро вернется.
— Вы идете на поправку, — сообщает она мне. — Малышка тоже чувствует себя отлично. Скоро вас отпустят домой.
Я была так сосредоточена на выздоровлении, на том, что произойдет, если Том найдет нас, что совсем не думала о том, что будет дальше и куда мы отправимся после выписки из больницы. О тете Элис по-прежнему ничего не известно, а учитывая рассказ Джона и фотографии последствий урагана в газетах, о возвращении в Айломораду не может быть речи.
Но и в Ки-Уэст у нас тоже дороги нет, особенно если Том жив.
— К вам посетитель, — с округлившимися глазами объявляет медсестра. — Новый. Мужчина.
Сердце обрывается в груди.
— Он сказал, как его зовут?
— Говорит, что Мэтью.
Она возвращается в сопровождении мужчины, одетого в комбинезон и белую рубашку.
Я видела его в гостинице «Восход» и тотчас узнаю — он работал у тетушки администратором.
Скорбное выражение его лица и шляпа в руке объясняют мне все.
— Она погибла, — говорю я.
— Да, — с трудом выдавливает он.
Слезы выступают у меня на глазах и катятся по щекам.
— Как это случилось?
— Мы приняли сильный удар. Гостиница была не настолько прочной, чтобы устоять под напором ветра и воды. Элис собралась навестить вас, узнать, все ли в порядке. Когда она выехала, дороги уже размыло, и ей пришлось вернуться. Мы пережидали ураган в гостинице, больше податься было некуда. — Его глаза наполняются слезами. — Нас выжило только двое. Остальные…
Он вытирает лоб.
— Я любил ее. Вашу тетю. Работал у нее почти десять лет, еще когда ваш дядя был жив, и после этого. Я все ждал подходящего момента сказать ей об этом. Хотел, чтобы она привыкла к этой мысли. Я знал, что она хорошо ко мне относится, но не был уверен в ее чувствах, и если бы… — Его голос пресекается. — Я был бы счастлив поменяться с ней местами.
