— Ясно же, что тут нечто большее, чем просто поджог. Я думаю, что все это подстава.
— Подстава, сэр?
— Да. Несмотря на эти два стержня. Они никогда не были в огне! Кто-то пробрался сюда утром и воткнул их. Глупый розыгрыш. Чтобы слегка потрепать нервы молодому Йеомонду, вот и все. Иди и тщательно осмотри эти штуки сам. Отпечатки на них наверняка есть, так что вскоре мы выясним, кто у нас тут Юный Самородок. Я догадываюсь, кто за этим стоит.
Сержант усмехнулся:
— Браун-Дженкинс, сэр?
Инспектор не попытался ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова. Зеваки, заинтригованные секретным совещанием официальных чинов, потянулись к двум полисменам. Но те, выдав предупреждение ничего не трогать и немедленно вернуться к своим занятиям, чтобы не затаптывать отпечатки, двинулись в дом, где попросили о встрече с миссис Паддикет и ее приемным внуком.
Ожидая старую леди, Блоксхэм выглянул в окно гостиной и обратился к стоявшему внизу полисмену:
— Иди и найди Коппла, и вы вдвоем натяните веревку на колышках вокруг сгоревшего домика. Это будет напоминать, что не следует туда лезть.
Инспектор втянул голову обратно и усмехнулся.
— Никаких длинных рассуждений и прочего, сплошь банальщина, — начал он, — однако если серьезно…
Фразу прервало появление миссис Паддикет в своем кресле, движителем которого на сей раз служил Мальпас Йеомонд. Инспектор мрачно посмотрел на них, а затем изрек:
— Миссис Паддикет, вы были правы. Но персона, затеявшая столь глупый и дорогостоящий розыгрыш, должна быть обнаружена и призвана к ответственности. Однако я здесь уже занят по горло. Не могу тратить время, гоняясь за морскими лошадками. Я не собираюсь спрашивать, ведомо ли вам имя шутника, я лишь хочу получить разрешение отправиться в кухню и допросить кухарку.
Тетушка Паддикет пожала хрупкими плечами.
— Всякий, кто допрашивает мою кухарку, поступает так на свой страх и риск, инспектор, — заметила она. — Если вы отдаете себе отчет в том, что делаете, то у вас есть мое разрешение на одну попытку.
— Ожидай тут, сержант, — велел Блоксхэм.
К удивлению присутствующих, он открыл окно, выбрался из него на террасу, аккуратно прикрыл окно за собой и легко сбежал по каменным ступеням. На беговой дорожке он столкнулся с Присциллой Йеомонд.
— Инспектор, — сказала она, — не могу представлять, отчего это может быть важно для вас, но случилось кое-что интересное.
— Да? Что же, мисс Йеомонд?
Она обратила его внимание на вершину каменной балюстрады, ограждавшей террасу.
— Видите каменные шары, что украшают террасу? Сколько вы можете рассмотреть на каждой стороне?
Инспектор сосчитал.
— Шесть, — доложил он.
Присцилла понизила голос:
— Вчера было только по пять с каждой стороны. Что вы думаете об этом?
Блоксхэм рассмеялся:
— Мы знаем, что в доме завелся любитель розыгрышей. Какие из шаров новые?
— Два ближних к ступенькам. Там были два маленьких купидона на каждой стороне. Они стояли на своих местах еще вчера. Конечно, вы помните их.
Инспектор содрогнулся.
— Еще бы, — признался он и заторопился в направлении огорода.
Присцилла хмуро посмотрела ему вслед, после чего перевела взгляд на каменные шары. Неожиданно мимо нее пролетело метательное копье и воткнулось, дрожа, в газон на самом краю беговой дорожки.
— Извини! — прокричал ее брат Гилари. — Надеюсь, что не напугал! Не думал, что оно улетит так далеко. Хотел просто сделать перерыв и отдохнуть от прыжков в высоту.
В следующий момент Гилари подбежал, поправляя на себе свитер.
— Что-то не так? — спросил он.
— Нет, — резко ответила Присцилла. — Разве что этот гнусный дом, и это странное убийство, и Тимон Энтони…
— Энтони?
— Да. Вчера утром он попросил меня выйти за него замуж.
— И чего это он?
Присцилла лишь покачала головой: не первый раз она сталкивалась с феноменальной нехваткой такта со стороны братьев, которые не могли вообразить, что кто-то на земле вообще может захотеть жениться на их сестрах, да еще и не стесняется об этом сказать.
— Наверное, неким образом он находит меня привлекательной, — сообщила она с вполне подходящей к случаю надменностью.
— О да, конечно, конечно, — поспешно согласился Гилари, уходя с опасной почвы. — Вовсе не хотел быть грубым. Только пытался понять, в чем идея. Я полагаю…
— Да? — Присцилла смягчилась, но не успокоилась.
— Я полагаю… я имею в виду… ну, черт с ним!.. э… тетушка же не решила, наследует женская линия что-либо или нет? Ты понимаешь — Салическая правда и все такое…
Присцилла посмотрела на него со смесью сомнения, подозрения и удивления.
— О чем ты говоришь?
— Я просто любопытствовал… ты же видишь, ну как оно выглядит, Присцилла. Или по меньшей мере, как я это понимаю… Приехав сюда и раболепствуя перед старой дамой, мы подложили свинью этому Энтони, и свинью не самую маленькую. Улавливаешь, к чему я клоню?
Присцилла кивнула.
— Не трудись, дорогой, — произнесла она негромко, но жестко. — Все совершенно ясно. Фактически я обдумала это сто лет назад.
— Если бы Хобсоном был я, или Фрэнк, или Мальпас, или Кауз, или даже Браун-Дженкинс, я бы сказал сразу же, что Энтони пришиб его, чтобы расчистить дорогу для себя. Тогда, если бы все обстояло так, покушение на меня прошлой ночью стало бы следующим логическим шагом и за ним пошел бы в дело настоящий, глубоко продуманный план против всех остальных.
— А, это книга «Убийство в семействе Грин». Ты можешь одолжить ее Селии, когда закончишь. Она пока ее еще не прочитала.
— Ну, я бы сказал, что книга навела меня на определенные мысли, — признался Гилари, — но ты видишь, что убийца начал с чего-то другого. Вместо того чтобы заняться одним из нас, он шарахнул камнем по голове человека, который вообще не при делах. Пьяницу Хобсона. Теперь он решил взяться за меня, но тут вмешался Кауз и выманил меня за пределы опасности, пока Рим горел.
— Что же ты пытаешься мне объяснить, мой ангел? — терпеливо спросила его сестра.
— Я хотел сказать, что тетушка сочла, будто мужчины семьи ни на что не годятся… и не забудь, свидетелем чему она уже стала:
а) Мальпас запорол прыжок в высоту на пяти футах одиннадцати;
б) Фрэнсис совершил рекордный прыжок в длину на девятнадцать футов семь дюймов, на расстояние, с которым может поспорить школьный чемпион;
с) Кауз уронил ядро себе на ногу, дважды швырнул не в ту сторону и однажды угодил в кресло — счастье, что она как раз вылезла, чтобы подковылять к Косту и проклясть его за то, что он дает нам бездельничать; и однажды на целых пятнадцать футов, после чего вынужден был пролежать в кровати два дня, страдая от растяжения брови или чего-то подобного;
