— Да. Явилась сюда в боевой раскраске для мести, — пробормотала Присцилла, с изумлением глядя на шерстяной джемпер миссис Брэдли, где розовато-лиловый сочетался с оранжевым; на юбку теплого коричневого оттенка, украшенную зеленовато-голубой клетчатой шнуровкой в шотландском стиле.
Подобный ансамбль вносил откровенно праздничную нотку в печальную во всем прочем обстановку утра.
— Я не имел в виду ее наряд, — усмехнулся Ричард.
Он откусил верхушку у пучка молодого латука, который сумел пронести мимо тигриного взора миссис Паддикет, спрятав трофей внутри собственной шляпы. Подняв голову, Кауз в перерывах между жевательными движениями челюстей объяснил, что ссылался на нынешнюю позицию миссис Брэдли как личного ассистента при местном полицейском.
— Да, — согласился Мальпас. — Если бы не нехватка мотива, я бы поставил на то, что она прикончила Энтони собственноручно.
— Тишина, племянники! — пропищала тетушка Паддикет со своего наблюдательного пункта около камина.
Сцена была необычной: двустворчатые двери между библиотекой и меньшей комнатой, которую старая миссис Паддикет использовала в качестве приватной гостиной, частично открыли, так что сидевшие в библиотеке могли время от времени наблюдать фигуры инспектора или миссис Брэдли, перемещавшихся туда-сюда в соседней комнате. Около же дверей на посту расположились мрачные полицейские: крепкий сержант из Макит-Лонгер и краснолицый, выглядевший почти виноватым констебль Коппл из деревни.
Семейство в полном составе и все слуги были призваны сюда инспектором, и теперь они сидели в три ряда, ожидая, когда им разъяснят, что же происходит. Первый ряд состоял из тетушки Паддикет, которую сопровождала почти умирающая мисс Кэддик; из Каузов, Йеомондов и Браун-Дженкинсов. Во втором ряду выделялись миссис Макбрай, мрачная, сардонически улыбавшаяся, величественно терпеливая; а также тренер Кост, откровенно наслаждавшийся возможностью посидеть в комфортном кресле. Третий ряд занимали три приличные служанки из дома, отдельно от них сидевшая служанка с кухни и Джозеф Херринг. Проныра не побрился, и его беспокоило, что нанимательница этот факт отметила. Он с бравым видом поглаживал щетинистый подбородок и воровато поглядывал по сторонам. Кухонная служанка, убедившая себя, что ее обвинят и повесят за то, что она убила юного, но никем не любимого хозяина, предавалась самозабвенным рыданиям до тех пор, пока послание, переданное ей от миссис Паддикет с помощью одной из горничных, не превратило этот плач в череду судорожных вздохов.
Инспектор высунул голову из-за дверной створки и передал сержанту кусок бумаги. Волна оживления прокатилась по рядам присутствующих. Они все более воспринимали себя подобно аудитории в театре, где вот-вот начнется представление. Инспектор убрал голову, сержант же выпрямился и кашлянул со значением, после чего прочитал:
— Миссис Джаспер Паддикет.
Тетушка Паддикет молча моргнула кошачьими глазами.
— Если вы будете столь любезны, мадам, — сказал сержант, — проследовать в эту вот комнату через это вот отверстие, — он указал на пространство между распахнутыми дверями, — инспектор будет невероятно счастлив перемолвиться с вами словечком.
Миссис Паддикет склонила голову, и мисс Кэддик покатила кресло по ковру. Другие задвигались в своих креслах. Драма началась.
Через мгновение мисс Кэддик вернулась.
— Как в инквизиции, — призналась она Селии Браун-Дженкинс испуганным театральным шепотом. — Инспектор сидит за столом у окна, и стол устлан слоями писчей бумаги и белой промокательной бумаги… Есть нечто нервирующее в белой промокательной бумаге! А еще там поднос, на нем много карандашей, воска для печатей, бумажных ножей, розовой тесьмы для документов и скрепок. В общем, пугающая сцена! Констебль стоит рядом с ним, а другой сидит прямо вот за этой дверью…
— Веселее, мисс Кэддик, — сказала Амарис Кауз. — Сигаретку?
Компаньонка отклонила предложение, и вскоре констебль выкатил кресло наружу. Удивительно, но в нем сидела все та же миссис Паддикет. Мисс Кэддик поднялась, однако констебль покачал головой и сам выкатил кресло в коридор.
Собственное имя мисс Кэддик оказалось следующим в списке, а когда она исчезла в святая святых, сержант сурово произнес:
— Инспектор также желает, чтобы я довел до вашего сведения, леди и джентльмены: он надеется, что вы не будете обсуждать в этой комнате то, что происходит в той самой комнате, до тех пор, пока он со всеми вами не побеседует. Это… — он быстро сверился с листком бумаги, — сильно поможет его делу, если вы будете достаточно любезны, чтобы снизойти к этой просьбе. И я могу сказать, что у меня имеется приказ, — угрожающе добавил он, — чтобы выставить прочь любого, кто поведет себя недостойно. Спасибо.
Инспектор не предполагал, что миссис Паддикет сможет обеспечить его большим количеством информации о событиях вечера, в который Тимон Энтони встретил свою смерть. Поэтому, узнав у нее, когда впервые оказался нарушен семейный покой — она назвала без семнадцати минут двенадцать, — он отправил кресло и его обитательницу прочь в компании сержанта и велел пригласить мисс Кэддик.
Мисс Кэддик сильно нервничала.
Во-первых, с момента, когда она призналась, что в ночь смерти Хобсона тайным образом пустила в гардеробную своей нанимательницы Коста, компаньонка постоянно была не в своей тарелке. Предположим, инспектор забудет о своем обещании и позволит этой ужасной информации дойти до ее гневной и нетерпимой нанимательницы. Предположим — еще ужаснее! — что некто будет арестован за убийство, и тот факт, что Коста пустила в дом работающая тут дама, неким образом всплывет при расследовании! При одной мысли о подобном ей хотелось упасть без чувств. Что станет с ее безупречной репутацией? Что будет в рекомендации, написанной неразборчивым почерком хозяйки, которую придется отправлять следующему нанимателю, когда миссис Паддикет выгонит ее из Лонгера, сопровождая процесс крикливыми упреками и злоречивыми эпитетами? Что будет с ее ожиданиями, все еще реальными, хотя уже не достигающими величины в двадцать пять тысяч фунтов?
Во-вторых, имели место два убийства. Долгое и близкое знакомство с книгами наиболее сентиментальных романистов конца девятнадцатого и начала двадцатого века приучило мисс Кэддик помещать себя на место героини подобных слезовыжимательных вымыслов. Она была несчастной узницей, обманутой невестой, покинутой любимой, жертвой, мученицей в жестоком окружении. Предположим, что — да, эту мысль нельзя исключать! — что она сама уже намечена как следующая жертва убийцы, к ней движется бесшумная, но неумолимая рука смерти!
Чувствуя тошноту, мисс Кэддик опустилась на стул, на который указал ей инспектор, сплела костлявые пальцы, распахнула блеклые глаза так широко, как только могла, и принялась ждать, вибрируя, как струна, первого вопроса Блоксхэма. Но голос подала миссис Брэдли.
— Привычка есть сладкое, что властвует среди старых дев определенного возраста, вызывала мой интерес более чем один раз. — Вот такие слова появились изо рта на птичьей, совсем не симпатичной голове.
