Утром, когда гости уехали, миссис Брэдли направилась прямиком к мисс Ходж, решив поговорить с ней начистоту.
— Я прочитала дневник, мисс Ходж, — начала она. — И хотела бы кое-что уточнить…
И мисс Брэдли в упор посмотрела на старую служанку.
— Да, мадам? — произнесла та, растерянно заморгав.
— Возможно, я слишком бесцеремонна, но мне хотелось бы знать: вы были сильно привязаны к мисс Белле и мисс Тессе? Кстати, Элиза из дневника — это вы?
— Да, мадам, конечно, это я. Что касается мисс Беллы и мисс Тессы… Да, я очень любила мисс Тессу и шибко горевала, когда ей так не повезло.
— Не повезло? Вы хотите сказать, что…
— Да, мадам. Ее муж оказался таким негодяем. Да и не муж он был ей вовсе. А с виду такой симпатичный. Но с этими двоеженцами всегда так, потому они плохо и кончают. Думаю, он не желал зла мисс Тессе, и, к счастью, все обошлось без последствий.
— Вы хотите сказать, что у них не было детей?
— Именно так. Так что все закончилось не так уж плохо. Когда все открылось, он уехал в Южную Африку, чтобы его не арестовали, и там его съел крокодил, или укусила змея, или еще что-то страшное с ним произошло.
— А он точно умер?
— Да, мадам. Не стоит и сомневаться, а для бедной мисс Тессы это было самое лучшее. Но она всегда называлась его именем, словно замужняя женщина, а сюда больше не возвращалась. Я один раз ей написала, хотя это и не мое дело. Адрес вытащила из конторки хозяйки, потому что знала, что она хранит его там, хотя и сказала, что видеть мисс Тессу больше не желает…
— Но ведь девушка ни в чем не виновата?
— Не такая уж она была и девушка. Когда они поженились, ей исполнилось уже тридцать пять, и хозяйка этого не одобрила. А уж когда он оказался двоеженцем, она сказала, что не ждала от него ничего хорошего, а мисс Тессе в ее-то годы пора уже иметь голову на плечах.
— Понимаю. Значит, она вычеркнула мисс Тессу из завещания и оставила все деньги мисс Белле.
— И да, и нет. Она оставила деньги мисс Белле, но после нее они должны были отойти мисс Тессе, если только мисс Белла не выйдет замуж. Но это вряд ли бы произошло. Все очень удивились, когда мисс Белла дала понять мисс Тессе, что та получит половину дохода. Конечно, только после смерти бедного мистера Тома. Больше она об этом не говорила, но, похоже, так и сделала. А потом мистер Том умер, а мисс Беллу посадили в тюрьму и всю душу из нее вынули, пока допрашивали. И мы все так переживали, сами понимаете…
— Так сестры ладили друг с другом?
— Не могу сказать наверняка, мадам. Я знаю, что они не ссорились. Думаю, что мисс Белла хорошо относилась к мисс Тессе, раз уж решила с нею поделиться. Она сама мне сказала: «Разве мне не хватит тысячи, Элиза? Ведь раньше у меня и двухсот не было». Что и говорить, мадам, она работала как проклятая, а имела с этого самую малость, а тут вдруг целая тысяча. Жаль только, что мистер Том так и не получил свою долю.
— Так вы их обоих очень любили?
Чуть поколебавшись, Элиза ответила:
— Да кто я такая, чтобы судить умерших, мадам.
— Рада это слышать.
Но Элиза не поняла скрытого смысла этих слов.
— Нет, это не в моих привычках, мадам. Что было, то быльем поросло. О мертвых плохо не говорят. Я всегда так думала. И уж как я радовалась, когда они выпустили мисс Беллу. А то бы ей несдобровать.
Согласившись, миссис Брэдли решила сменить тему:
— Вы не хотите прийти ко мне на чай сегодня? Я теперь совсем одна, внука увезли родители.
— Очень мило с вашей стороны, мадам, — сразу же согласилась Элиза. — Миссис Белл уезжает в Хартфорд, так что я буду свободна.
— Вот и отлично. Приходите пораньше.
Элиза явилась в половине четвертого и нашла хозяйку в саду. Они стали прогуливаться по дорожкам, обсуждая растения и цветы. Особое внимание они уделили альпийской горке. Это было одним из увлечений тети Флоры, и миссис Брэдли, пользуясь своими познаниями в этой области, направила разговор в нужное русло, побудив служанку предаться воспоминаниям о бывшей хозяйке.
Эта незамысловатая тактика имела успех, и скоро она получила полную картину жизни тети Флоры незадолго до ее кончины. Элиза не отличалась многословием и не повторяла одно и то же по десять раз. Она с удовольствием отвечала на вопросы, поскольку любопытство миссис Брэдли ее не раздражало. Ей казалось совершенно естественным, что люди интересуются подробностями трагических происшествий, свидетелем которых она была.
Чай они пили в саду. Его принесла молоденькая служанка, приехавшая с миссис Брэдли, потому что та решила, что пара недель у моря пойдет ей на пользу. И, по наблюдениям миссис Брэдли, именно так и произошло. Девушка водила Дерека на прогулки, в то время как миссис Брэдли, любившая заниматься хозяйством, вытирала пыль и готовила обед.
За чаем Элиза в основном рассказывала о безобидных причудах своей хозяйки, однако позже, когда они перешли в дом, где весело горел камин (вечера уже стали довольно прохладными), ручеек ее воспоминаний превратился в бурный поток, и к тому времени, когда гостья ушла, любопытство миссис Брэдли было полностью удовлетворено, насколько это позволяли возможности Элизы. Во всяком случае, если и оставались какие-то пробелы, так только по причине неведения старой служанки.
Огонь был зажжен в гостиной, слишком маленькой для такого количества мебели. Массивные стулья красного дерева и такой же буфет, занимавший почти всю стену и мешавший открывать дверь, темно-красный ковер с толстым ворсом, бюро из того же дерева, перегруженная каминная доска и темно-красные бархатные шторы от потолка до пола создавали удушливую и какую-то жутковатую атмосферу, которая лишь усугублялась портретами джентльменов с бакенбардами и дам в платьях с турнюрами, а также двух странных типов с именами «Дядюшка Перси» и «Дядюшка Джордж» и коллекцией уродливых тарелок из веджвудского фарфора, удерживаемых на стенах проволочными скобами.
— Хозяйка уж так любила эту комнату, — заявила Элиза, с гордостью оглядывая помещение. — Тут она и умерла, мадам. Велела перетащить сюда ее кровать, так что пришлось выносить обеденный стол и все стулья. Ох, и намучились мы, стаскивая ее вниз. Она была большая и грузная, а волосы покрасила в рыжий цвет, хотя это никому и не понравилось, даже ей самой. Когда она вернулась из Лондона, где ее так разукрасили, то так прямо и сказала мне:
«Я сваляла дурака, Элиза, и очень об этом жалею. Но об этом уж точно никто не узнает. Придется прикрываться, раз уж так опростоволосилась».
Так она и делала до самого своего конца. Замечательная женщина. До самой смерти была в своем уме и все такое, а уж ей восемьдесят один стукнуло. Никто и не думал, что она так кончит. Упала-то она в среду. Не захотела, чтобы я помогла ей одеться, потому все так и случилось! Я в первый раз не завязала ей тесемки — она до самой смерти носила эти старомодные нижние юбки, две фланелевые и одну полотняную зимой и две полотняные летом, — вот она и упала. С тех пор как у нее начался ревматизм, я всегда помогала ей одеваться. Она называла это глупой возней.
