– Какую ещё вину?
– Ира бол. зад., – подсказываю ему с ухмылкой.
– А… а откуда ты знаешь?
Он почему-то не смущается, не краснеет и не спешит спрятаться под стол. Только хмурится сильнее, и очки скатываются на кончик носа.
– Мне рассказала твоя возлюбленная, как ты строчишь любовные послания этой бол. зад.
– Почему любовные? – вновь недоумевает Саша, чем окончательно убеждает меня в своей недалекости. – Они не любовные были вообще-то.
Отпираться он не собирается, только задает уточняющие вопросы. Да откуда я знаю, какие письма он ей пишет! Хоть с членом навыкате вместе приветствия – глубоко плевать!
– Ты издеваешься? Саша, ты настолько тупой или настолько отважный, что даже не собираешься отнекиваться? Ты спишь с какой-то Ириной и так спокойно на это реагируешь? На кой черт тебе тогда Катюха?!
Он начинает кашлять, причем так интенсивно, что вот-вот выплюнет либо комок шерсти, либо легкие. Мне хочется постучать его по спине чем-нибудь тяжелым. Стулом, к примеру.
– Я не сплю с Иркой! – восклицает Саша. – Что за бред! Мы с ней репетиторством занимаемся, я деньги коплю на подарок Катьке. Кольцо хочу ей купить с бриллиантом, чтоб замуж позвать, – он краснеет.
Какой складный врун. Аж заслушалась.
– Ну-ну, убеждай меня. А бол. зад. это…
– Больше задач, – разводит руками Александр так, словно самый очевидный ответ на сокращение «зад» может быть исключительно задачей. – Мы с ней уже три месяца занимаемся, а у меня ж память на людей плохая, я себе и записал, что её по задачам надо гонять, а не по теории.
– Ты издеваешься, – выдыхаю я, усаживаясь на стол и качая головой.
Вот Катя, вот ревнивица! Должна же была понять, что её саблезубый тигр не способен накинуться на другую кошку, когда у него есть своя, домашняя, прирученная. Память плохая, блин. Мог бы ещё написать «бух-ие орг-ии», подразумевая бухгалтерские организации.
– А она что, обиделась на меня из-за Ирки? Ревнует, да? – Александр поправляет очки, смотрит с интересом.
– Нет, ты что, совсем не обиделась. Она тебя бросила, придурок. Я еле уговорила её не ехать к тебе среди ночи, чтобы плюнуть в лицо.
Сашка бледнеет так явственно, словно все краски отлили от его лица и перетекли куда-то в другое место, скорее всего – к пяткам. Ему приходится глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы осмыслить сказанное.
– Она не могла… мы же… я же… а как же кольцо?
– Номер комнаты знаешь, – бросаю я ему, выходя из аудитории. – Беги мириться со своей невестой, пока она не отыскала более расторопного женишка.
Александр вылетает следом за мной и несется к гардеробам с таким энтузиазмам, будто Катька устроила отбор женихов прямо сейчас. Ха, кажется, кто-то позабыл даже про коварного преподавателя-Измайлова и сопромат. Я со спокойствием шествую к нужной аудитории, когда меня отвлекает звонок.
Что-то я в последнее время с опаской смотрю на телефон. Ожидаю новой подлянки от судьбы, но смотрю, кто решил позвонить с утра пораньше.
На экране высвечивается фото черноволосой Марины с бокалом «Маргариты» в руках.
– Да иду я, – говорю, решив, что Маринка волнуется о моем прогуле, чего обычно за ней не наблюдается.
– Я не в институте… – всхлипывает подруга.
Застываю на месте как вкопанный столб.
– Так, что случилось? Только не говори, что ты опять в каком-то коттедже. В этот раз я… – затыкаюсь, потому что так и не сказала, кто попросил Кострова рвануть в коттеджный поселок. – В этот раз, я уверена, никто тебя не спасет.
– Он… он сказал… что я… Ксень, мне так плохо…
Приходится сорваться к подруге.
Почему мы, бабы, такие идиотки?
____
***
Марина ожидаемо пьет. Надо их, что ли, объединить с Катей. Две плачущие по мужикам страдалицы. За тем исключением, что у Кати хотя бы есть вполне конкретный парень, а вот по кому рыдает Маринка – загадка.
– Денис сказал, что не заинтересован в отношениях, – заявляет она с порога, и всё становится очевидно. – Как мне теперь жить?
Я стаскиваю кеды, кидаю сумку на вешалку. С одной стороны, остро хочется пожалеть подругу, с другой, на языке вертится язвительное: «Ну а на что ты рассчитывала?»
Он честен в своих желаниях. Ему не нужны чувства. Он против привязанности. Почему я, вчерашняя девственница, способна просто дружить, а Маринка, которая за парней даже не цепляется, заливается горькими слезами?
Впрочем, говорить такого нельзя. Марина не понимает глубину наших взаимоотношений с Денисом, потому и про лозунг «Только секс и ничего более» я вроде как не должна знать.
– Он что-то обещал тебе? Подавал какие-то знаки? – пытаюсь аккуратно выведать у подруги, но она лишь громче всхлипывает.
– Он забрал меня от Сэма!!! И тогда, помнишь, увез из общаги?
– И? – уточняю я, принюхиваясь к кружке с медвежатами, в которую налит уж точно не чай. – Может быть, ему нравится развозить девушек по домам? Так сказать, таксист-фетишист.
В ноздри шибает коньячной резкостью. Ага, понятно, почему Маринка едва держится на ногах.
– Что за бред? Ксень, может, ты и не в курсе, но это – первый знак, что парень к тебе неравнодушен.
Первый знак того, что парень к тебе неравнодушен – это когда он вместо приветствия пытается стащить с тебя трусы.
– Марин… – вздыхаю я, но подруга трясет головой.
– Постой! Скажи мне: зачем он приехал к Сэму? Вот скажи, зачем?
Закусываю губу. Не скажу. Маринка не простит меня за обман, да ещё перед самым её носом.
– Может быть, Сэм периодически увозит к себе девушек, а Костров… – м-да, глупое оправдание, конечно, будто Костров ежедневно ездит по коттеджным поселкам. – У меня нет ответа.
– Вот и я о чем. Это не поддается объяснению. Наверное, Дэн сам не пониает, чего хочет. Может быть, мне как-нибудь обворожить его? – в её глазах начинает блестеть азарт. – Представь, прихожу я в корпус, где он бывает… без трусиков. Кто от такого откажется?
Представила. Не впечатлилась.
– Марин, не гоняйся за парнем, который дал понять, что не заинтересован в тебе. Ты всерьез считаешь, что Костров думает исключительно членом?
– Нет, ты не понимаешь. Без трусиков, – с нажимом повторяет она, отхлебнув из кружки и даже не закашлявшись.
– Да хоть без юбки! – злюсь я, отбирая кружку. – Очнись, наконец. Он не хочет тебя видеть. К чему тебе какой-то аспирант, который старше лет на десять?
– На семь, – поправляет она, подпихнув щеку кулаком. – Ему двадцать восемь.
Мои щеки пунцовеют. Не задумывалась над возрастом Кострова, а теперь понимаю, что между нами огромная разница. Практически пропасть шириной в восемь лет. Когда ему было столько же, сколько мне сейчас, я сама играла в куклы. Представляла, как стану балериной, нарожаю детей, а уже потом – если не повезет – буду целоваться с мальчиками. В двенадцать лет они не вызывали у меня ничего, кроме отвращения.
