Глава 15
Чистосердечное признание Кострова порождает ядерный взрыв. Матушка хватается за сердце и спрашивает у меня с надрывом:
– Что он несет?!
Тетя Ира безостановочно хлопает ресницами, а в глазах «хорошенького медбрата» появляется искренний страх. Ещё чуть-чуть, и он спрячется под стол вместе с тарталетками, которые любовно накидал себе в тарелку.
В первую секунду мне хочется отшутиться, успокоив и маму, и разволновавшихся «бульдогов», но затем я ловлю взгляд напротив. Ироничный такой взгляд, из-под изогнутой брови. Денис не стесняется себя настоящего. Ему нравится выламывать с корнями рамки, нравится наблюдать за реакцией на ничего не значащую фразу.
Танцевать на костях предрассудков – это про него.
– Это правда?.. – мама чуть успокаивается, но голос подрагивает.
– Да.
– Я дерусь в подпольных клубах с шестнадцати лет, – с усмешкой вклинивается Денис. – Разумеется, незаконно.
– Кошмар! – она судорожно комкает в руке край скатерти. – Слушать не могу! Господи, дай мне сил вынести этот вечер!
– Что вам не нравится, Людмила Петровна? – Денис склоняет голову набок. – Вы хотели узнать о моем хобби, и я был честен. Кто-то пишет стихи, а кто-то избивает других людей. Что в этом постыдного?
Мама даже не слушает Кострова, изображая тотальное равнодушие ко всему, что он произносит.
– Он испортит тебя, – замогильным голосом шепчет она. – Поверь моему опыту, человек, который так легко насмехается над твоими родственниками, вытрет от тебя ноги.
М-м-м, это когда он насмехался? Когда был искренним или когда взял удар на себя после того, как родная мать начала окунуть меня в грязь, называя бестолочью?
– Любовь Петровна, можете быть уверены, я никогда не обижу Оксану.
Твердо. Резко. С вызовом.
– Помолчал бы! Ты Люду до сердечного приступа доведешь! – огрызается глава семьи бульдогов, пока её сыночек наворачивает за обе щеки оливье.
Вот уж кому что скандал, что война: главное – пожрать.
– Нет, он просто сейчас встанет и уйдет. Всю жизнь прогибаюсь под желания дочери, и что имею? Какой-то хам учит меня жизни, – брызжет матушка ядом, сжав вилку в пальцах. – Стоял вчера, рассказывал, что детей надо любить и ценить. Соловьем заливался, я даже поверила! Знаешь что, Оксана? Слушай сюда. Я никогда не дам своего одобрения на встречи с ним. Нет, даже не так. Ты останешься здесь. Переведешься на медицинское отделение немедленно. Я запрещаю тебе учиться в городе, где есть такие люди, поняла?
О, как всё интересно вывернуто. Тут же и университет приплели, и медицину.
Теперь я либо поступлю по-скотски, не послушавшись, либо стану плохой дочерью в квадрате.
Да хоть в кубе.
Меня начинает колотить от злости.
– Да мне плевать на твоё одобрение, – цежу сквозь зубы. – Мне плевать на твои запреты. Плевать на Юру, извини, Юра, но мне откровенно плевать на тебя, – улыбаюсь ему как оскалившаяся львица. – Плевать вообще на всё.
Удивительно, но меня будто отпускает. Я не срываюсь с рельс и не скатываюсь в истерику. Напротив, очищаюсь от того, что копила в себе долгие годы. С первых дней, когда мама задвигала мое мнение, негатив рос и ширился, чтобы однажды лопнуть гнойным пузырем.
Бум, и всё.
Дети должны уважать родителей. Это истина, которую я не собираюсь оспаривать. Но кто сказал, что дети обязаны становиться безвольным приложением к матерям и слепо подчиняться их желаниям?
Мама начинает плакать, причем вполне искренне, потому что лицо краснеет, и тушь склеивает ресницы. К ней бросается подружка, пихает ей под нос салфетку за салфеткой.
– Двадцать лет жизни отдала ей… – всхлипывает мама. – Что имею взамен? Неблагодарную воспитала… в кого она?…
– Мам, в том-то и дело: не надо было мне ничего отдавать, – пытаюсь достучаться. – Почему ты зациклена на мне? Найди себе нормального мужчину, будь с ним счастлива. Ты же красивая, умная…
– Да замолкни уже, советчица! – обрывает мама и делает выпад вперед, рука её замахивается и пролетает в сантиметре от моего лица.
Клянусь, она хотела отвесить мне пощечину!
Машинально успела отклонить голову.
В воцарившемся молчании Денис шумно встает, обходит стол и отодвигает мой стул вместе со мной, точно пушинку поднимает от пола.
– Поехали отсюда. Немедленно.
– В смысле?! Куда ты собрался её везти? – Мама вскакивает, упирает ладони в стол, а «хорошенький медбрат» Юрочка сидит, бледнея и пунцовея одновременно.
– Домой, – чеканит Костров. – Пока вы не уясните, что бить своего же ребенка – последнее дело, разговаривать с вами не о чем.
Мама что-то кричит, ей вторит тетя Ира. Они пытаются кинуться в прихожую, где я спешно натягиваю обувь, но Денис встает в проходе, мешая им выйти из гостиной. Ему угрожают участковым, а Костров лишь медленно проговаривает:
– Услышьте себя. Просто послушайте, что вы несете.
Мы не просто выбегаем, а вываливаемся на лестницу и несемся вниз, не дождавшись лифта. Нет больше никого желания оставаться в этом доме, районе, городе. Никогда сюда не вернусь. Незачем. Надо строить будущее, а не застревать в прошлом.
В машине я позволяю себе витиевато выругаться, не стесняясь и не жеманничая. Костров достает сигарету, и салон наполняется дымной горечью.
– Прости меня, – затягивается, хмурясь. – Я не думал, что ситуация настолько запущенная.
Я тоже не думала. Но очень рада, что вещи встали на свои места. Отныне никаких ложных надежд подружиться с собственной матерью.
Почему-то не болит. Всякий раз, когда мы ругались до хрипоты, и когда мама рыдала в динамиках, и когда демонстративно вешала трубку, мне было чертовски плохо.
Сейчас – ничего.
Я откидываюсь на сидении и облизываю пересохшие губы.
– Хм, нет желания кое-куда скататься? – Денис выбрасывает недокуренную сигарету и жмет на педаль газа.
– Куда?
– Мой родной город в пяти часах отсюда. Настало время познакомиться с моими демонами.
***
Город Дениса похож на мой собственный. Те же дома-точки, на которые наползают хмурые облака, те же пустые скверы и те же перекрестки. Даже улицы здесь однотипные, будто скопированные друг с друга до мельчайших закоулков. Если не знать, где находишься, можно запросто запутаться.
Потеряться. Раствориться вне времени.
Костров чудесно ориентируется без навигатора, но – удивительное дело! – одно присутствие в городе делает его замкнутым и неразговорчивым. Всю дорогу он веселил меня, рассказывая истории из детства, а теперь точно сдулся.
