Почему мы втроем оказались в квартире?
Очень просто. Соседка с верхнего этажа пригрозила вызвать полицию, если Юля немедленно не заткнется. А завести её внутрь было проще, чем спустить с лестницы. Хотя, признаюсь, мне хотелось.
Денис надел джинсы с футболкой, пока я раздумывала: дать Юле пакет пельменей или добить её ими же. Но теперь всё относительно утихло.
Чая «гостье» никто не предложил, да и вообще обстановка накалена до предела.
– Говори, – торопит Костров бывшую пассию.
Теперь он больше всего похож на строгого преподавателя, перед которым восседает туповатый, необучаемый студент. М-м-м, а ведь Денис выбрал правильную профессию. Аж мурашки по коже от его собранности.
– Ох, спасибо, что дал мне шанс, – тон голоса Юли кардинально меняется, она практически мурчит, взгляд её полон признательности. – Не понимаю, чем заслужила такое отношение… – всхлипывает, показательно морщась и потирая нос.
– Я не собираюсь слушать твои стенания. Что тебе нужно? Говори или проваливай.
Я сосредоточенно колупаю отклеивающийся стык обоев и в диалог не лезу. Равновесие слишком хрупкое, и любое неверное слово может сорвать с Дениса чеку.
– Позволь мне извиниться, Дэн. Долгие годы мне было стыдно за то, как всё кончилось. Неправильно это, сам понимаешь. Мы же не чужие люди, глупо отрицать наши общие воспоминания.
Ага, бедняжка. Мучилась, страдала, стыдилась изо всех сил, а позвонить не могла.
Мне всё сильнее хочется вмешаться с какой-нибудь колкостью.
Дыши глубже, Оксана. Ты – хорошая девочка, ты не избиваешь людей килограммовой пачкой пельменей.
– У нас нет никаких общих воспоминаний.
– Мы любили друг друга.
– Да ладно? – уточняет Денис с тяжелой, практически враждебной иронией.
– Не ерничай. Да, мы нехорошо расстались, но…
– Солнышко, – ласково перебивает он, но почему-то хочется поежиться, – ты собрала манатки и свалила к какому-то парню. По-твоему, это – нехорошее расставание? Ладно, мне плевать. Расстались и расстались. Что сейчас происходит? Решила устроить тройничок со мной и Оксаной? Иных причин вламываться к нам с утра пораньше попросту не вижу.
Юля резко пунцовеет, не выпуская пакета с пельменями из тонких пальцев.
– Что за бред! Я верна мужу…
– Врет, – не выдержав, фырчу. – В восемь утра не приходят домой к мужикам, с которыми не хотят заняться сексом. Уверена, на ней кружевное белье или какое-нибудь платье по самые ягодицы.
– Помолчала бы! Тебя никто не спрашивал! – злится Юля, но пояс на пальто машинально затягивает сильнее. – Осади её, Дэн!
– С чего я должен осаживать собственную девушку? Ничего не перепутала, не? Радуйся, что тебя вообще впустили.
Удивительно, но Костров абсолютно не пытается разобраться со мной. Не отчитывает за подсмотренные сообщения или за нашу развеселую беседу с Юлей. Я чувствую себя расслабленно и понимаю: Денис на моей стороне.
Всегда. Во всем. Даже в такие моменты, когда я влезла не в свое дело по самый нос.
– Я… мы… – она оглядывается на меня, вновь изображает несчастную страдалицу. – Мне…
Всхлипывает.
Театр одного актера, причем актера плоховатого.
– Оксан, дай нам поговорить наедине, – решается Денис. – Не обидишься? Иначе это никогда не кончится.
Юля окидывает меня взглядом победительницы. Гляди-ка, мол, тебя вышвырнули ради разговора со мной. Но я-то вижу глаза Дениса, чувствую, с каким трудом он сдерживает накатывающую на него ярость. Он боится сорваться в моем присутствии и просит уйти не для того, чтобы дать Юле шанс выговориться, а чтобы не смешивать прошлое с настоящим.
Зачем обижаться? Я не из тех, кто закатит истерику, потому что хотел подслушать чужую личную жизнь. Некоторые девушки мечтают быть осведомлены о каждом шаге своего молодого человека, но я доверяю ему. Целиком и полностью.
В этом и заключаются нормальные отношения.
Меня не должно пугать то, от чего Костров спасся.
Им хватает пяти минут, после чего Юля выходит из кухни и, гордо задрав голову, проходит мимо меня к выходу. Она не плачет, глаза её сухи, а губы плотно сжаты.
– Пельмени можешь забрать с собой, – разрешает Денис, прислонившись к дверному косяку кухни. – Не жалко.
Девушка вспыхивает и бросает на пол несчастный пакет, который до сих пор тащила в руках.
Они не прощаются. Юля уходит, хлопнув дверью, и на этом всё заканчивается. Квартира вновь наполняется домашним уютом. Тишиной. Умиротворением.
– Всё хорошо? – подхожу к Денису и заглядываю ему в глаза.
– Ещё год назад бы я согласился на любую интрижку с ней, – устало произносит тот, рукой проведя по моей спине. – Трусы бы скинул быстрее, чем она заговорила. А теперь один её вид вызывает у меня тошноту. Даже хорошо, что она пришла. Иначе всегда бы зудело где-то в подкорке неисполненным желанием. А так я смог искренне послать её в задницу.
– Что ей было нужно?
– Да ничего определенного. – Мягко целует меня в макушку. – Вроде как поговорить пришла, а вроде как всячески намекала, что мы всегда можем пересечься в нейтральной обстановке, и что у нее до сих пор сохранились ко мне чувства. Да похрен, честно. Спасибо тебе.
– А мне-то за что?
– Во-первых, за то, что ты есть, – губы скользят по шее, касаются ключиц. – Во-вторых, за адекватность, – пальцы нащупывают тесемку на моих пижамных штанах и легко расшнуровывают её. – В-третьих, за умение прощать. – Рука скользит под ткань, проводит по низу живота, обводит внутреннюю поверхность бедра и отводит в сторону разом намокшие трусики. – Кстати, хорошо ты её приложила. Моя девочка.
С этими словами Денис насаживает меня на два пальца, и мне остается только вцепиться в его плечи ногтями, чтобы удержать равновесие.
Глава 19
В боях и сексе Костров придерживается схожей тактики. Он неудержим, лишен правил и стеснения, даже груб. Разрушительный смерч, оголенные провода. Остается только поддаться ему, потому что бороться за первенство нереально.
Невозможно обуздать того, кто дышит эмоциями.
Единственное отличие – в любовных сражениях нет проигравших и победителей. По крайней мере, у нас с ним вечная ничья. Горячая, накатывающая обжигающей волной ничья.
Пальцы скользят во влажных складочках, надавливают на соцветие клитора. Он тянет меня обратно на кухню и усаживает на стол, не переставая двигаться внутри.
– Ты такая мокрая, – шепчет на ухо, и я краснею от этих бесстыдных слов.
Не могу привыкнуть, всякий раз вспыхиваю от пошлостей, которые произнесены таким тоном: чуть хрипловатым, одурманенным страстью.
