Когда церемония омовения была завершена, Кристофер аккуратно промакнул влагу шёлковым полотенцем, убрал налипшие мокрые лепестки и нанёс на кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда всё еще хранили остаточное напряжение, но то был естественный тонус. Правитель находился в превосходной физической форме, и можно было только диву даваться, как ему это удаётся. При мысли о сокрытой в этом теле силе горло Кристофера невольно перехватило, будто ремнём, и глубоко внутри что-то тревожно заныло.
Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Похоже, Кристофер знал толк в наслаждениях. Он оказался способным и в этом тоже.
Глава службы ювелиров частенько бывал в одном из закрытых клубов для развлечений элиты и, кажется, не тратил там время даром. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Преданно заглядывая правителю в глаза, словно спрашивая позволения, аристократ поцеловал эти узкие ступни, эти пальцы, поцеловал трепетно и страстно, как фанатики целуют святыню. Вся его поза выражала покорность и желание повиноваться.
Конечно, с гораздо большим удовольствием лорд Эдвард желал бы видеть сейчас на месте Кристофера Октавиана Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить лорду Ледума за непродолжительное время своего правления. Лорд Эдвард чувствовал неуклонно растущее раздражение, и тяжёлые мысли его вновь и вновь возвращались к причине и объекту, ненавистному объекту этого раздражения. Лорду Октавиану в день церемонии, если она состоится, сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается всё. Возраст, в котором всё возможно. Он всё еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.
Несомненно, Октавиану повезло: он пришёл на всё готовое. Однако, как было известно лорду Эдварду, предприимчивый юноша не просто довольствовался дарами судьбы, но и, по мере возможности, активно приумножал их. Октавиан был талантливым магом, одарённым не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовностью работать, в том числе и особенно – работать над собой. Мастерство его уже успело раскрыться: он овладел не только традиционными, но и многими секретными продвинутыми техниками, принятыми в доме Севиров, и даже занимался какими-то новаторскими исследованиями природы минералов.
Что ж. Возможно, он окажется достойным или даже опасным противником, – но всё же этого недостаточно, чтобы противостоять силе и опыту самого правителя Ледума. Лорд Эдвард ни секунду не сомневался: рано или поздно нахальный мальчишка будет поставлен на место и окажется у него в руках. И совсем этому не обрадуется.
Давно пора было прервать эту затянувшуюся двусмысленную ситуацию с разными столицами. Настал лучший момент указать Аманите, что её время прошло.
Неповторимое ощущение покоя затопило и тело, и сознание. Славно, очень славно. Вдыхание эфирных масел, чувственных наркотических благовоний погружало в глубокое расслабление, а присутствующие в составе афродизиаки пьянили и туманили взор, рождая желания и фантазии, всё более и более смелые. Лорд Ледума наконец сумел отвлечься от привязчивых дум об Октавиане Севире и утонуть в том, что происходило здесь и сейчас.
И когда Кристофер вновь поднял на него подёрнутые поволокой глаза, глядя снизу вверх с выражением, которое ни с чем нельзя было спутать, лорд Эдвард без лишних слов кивнул ему.
***
И всё равно не вязалось.
Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменён на копию, почему же она не была найдена сразу после убийства? Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла бы помочь в поисках. Или аристократ попросту решил, что это не его ума дело?
Ещё вопрос – почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Неужели его погубила – а лорда спасла – случайная ошибка? Если же Эдгар и в самом деле заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?..
– Простите, сэр, но эта информация строго конфиденциальна, – чинно ответил служащий – пожилой, начинающий лысеть мужчина.
Себастьян молча отогнул край воротника, непринуждённо демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять – знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда многолюдном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает.
Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора. Как бы не привлечь внимание настоящих работников святой службы, не пустить их по своему следу.
– Но, конечно, она не под грифом «Совершенно секретно», – уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо ювелира, будто пытаясь запомнить каждую черту. – Одну минуту, сейчас же посмотрю в регистрационной книге.
Себастьян не проронил ни звука, являя совершенное напускное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка профессиональных нищих, отстёгивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками мастерски сливались с общей массой, как невзрачные хищные рыбы, плотоядно выискивая потенциальных клиентов. Опытный взгляд ювелира безошибочно определял такой контингент. Их товар, самого низкого сорта и качества, был опасен для здоровья и порой даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да ещё и с примесями непонятного происхождения, нередко случались смертельные исходы. Зато дешевизна товара манила и неминуемо помогала находить своего покупателя. Особенно среди приезжих из некрупных городов попадалось много неискушенных, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза и ослабевало чувство опасности.
Ледум был городом самых современных нравов, отвергающим косность, не знающим ограничений и запретов. Здесь было разрешено всё, с чего уплачивался налог в казну. Деньги имели первостепенную важность и давали доступ к любым удовольствиям жизни. Приезжие валом валили в северный полис, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и острых ощущений, кто-то на время, а кто-то – надеясь зацепиться и остаться здесь навсегда. Но не все мечты сбываются, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам.
Себастьян с сожалением поглядел на пёстрый рядок откровенно одетых молодых людей, обречённо прислонившихся к грязной стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, – самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь – часть официальной идеологии Ледума – привлекала многих. Но не все рассчитали свои силы. Жадный, ненасытный молох города перемолол их и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвальнями хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…
