– А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? – ласково улыбнулся в ответ правитель, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключённым, по-прежнему неподвижно распростёртым на полу.
Эхо затихло.
– А как же. Всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернёт тебе шею. – Узник встал на колени, не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Его запястья были скованы сразу двумя парами кандалов: одни обыкновенные – тяжеленные железные кольца, скреплённые прочной массивной цепью, – и пара тонких и изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причём вторые доставляли куда больше неудобств и проблем, так как сделаны были из пресловутого сплава «Люкс», делающего мага бессильным. – Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.
– Ты бессовестно лжёшь мне, Шарло, – возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая неприятно улыбаться, улыбкой жестокой и такой острой, что ей можно было вскрыть горло, как бритвой. – Мои визиты – единственное, что осталось в твоей реальности, в твоём жалком существовании. Ты ждёшь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы не свихнуться окончательно в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убеждён, за прошедшие долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя здесь, как заботливая бабушка, каждые две недели.
– Ты так жаждешь моей любви? – в тон усмехнулся мужчина. – Тогда дело совсем плохо. Впрочем, ненависть и вправду сложно бывает отличить от любви.
– Если отнять моё блестящее общество, твоя жизнь станет совершенно пустым, мучительным бременем. Я ведь обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.
– Уж кто-кто, а ты совершенно точно узнаешь, как выглядит ад, – зловеще посулил мужчина. – Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию в один конец.
– И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? – Лорд Ледума в недоумении качнул головой. – Смерть – всего лишь один-единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти – такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть – не наказание. Наказание должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию… хотя нет, в настолько утопичные идеи я не верю.
– Не сомневаюсь.
– В твоём случае наказание будет сопоставимо по времени с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится и новый лорд освободит тебя. Никто и не подозревает, что ты всё ещё жив, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдёшь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, понимаю: в сложившихся условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.
В ответ на недоброе пророчество Карл лишь саркастически хмыкнул, впрочем, не производя впечатление помешанного. Природный оптимизм помогал ему справляться с самыми тяжёлыми временами и верить, что однажды что-то изменится к лучшему.
– Тебя не проведёшь, мой сиятельный лорд, – пренебрежительно откликнулся он. – За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И если я лгу тебе, как ты уверяешь, задумайся, кому лжёшь ты сам? Не самому ли себе?
– О чём ты болтаешь, Шарло? – не понял правитель.
– Я нужен тебе не меньше – а может, и больше, – чем ты мне. Твоя вершина недосягаемо высока – и одинока, ты умещаешься там только один. Стандартная плата за власть, стремящуюся к абсолюту. Но знаешь ли… ограниченность обречена бесконечно стремиться к абсолюту. Ты окружён людьми, но с кем из них ты можешь говорить? Не приказать, не унизить, не обругать, не напугать до полусмерти? Не услышать в ответ одно лишь раболепное, давно набившее оскомину «Слушаюсь, милорд», «Будет исполнено, милорд»?
Последние слова Карл произнёс нарочно заискивающе, передразнивая угодливую, приторную подобострастность придворных. Лорд Эдвард поморщился, словно съел что-то кислое, но в этот раз промолчал.
– Ты изнурён их дотошным поклонением, – со смешком продолжал мужчина. – Они все тебе хуже горькой полыни осточертели… не так ли? Только со мною ты позволяешь себе откровенность. И ты приходишь сюда, приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Ты дал им все возможные свободы, легализовал все пороки, но они всё равно остались рабами. Впрочем, на то и был расчёт: вседозволенность всегда ограничивает больше, чем манящие, будоражащие запреты, которые так хочется нарушить. Ты прав, наверняка я буду горько сожалеть, если однажды ты не явишься сюда. Но это потом. А сначала – сначала я буду ликовать: упиваться мыслями о твоей смерти и представлять в красках, как именно это было сделано. В этот день я буду самым счастливым человеком в Бреонии…
– Ты хотел сказать, оборотнем? – колко уточнил лорд, одним лаконичным ударом прерывая этот поток мечтаний. Несбыточных мечтаний.
– Именно, – помрачнел мужчина, тяжело возвращаясь на грешную землю. – Однако, благодаря твоим стараниям, я уже и забыл о своей второй ипостаси.
Лорд Эдвард тем временем придирчиво обвёл взглядом помещение, проверяя работоспособность наложенных магических заклятий, поправил кое-где ослабевшие. По всему периметру камеры, так, чтобы до них невозможно было добраться, были зафиксированы драгоценные камни, которые удерживали сущность заключённого в неизменном состоянии.
– Если ты недоволен, я могу закрепить тебя в ней. Скучаешь по когтям и шерсти, Шарло? Ну, посидишь на цепи год-другой, глядишь, снова захочется быть человеком.
– Делай что хочешь, пока я в твоем распоряжении, – равнодушно пожал плечами узник. – Кто знает, как всё обернётся. А пока развлекайся.
Лорд Эдвард беззлобно рассмеялся. Однако твёрдости характера пленника нельзя было не признать. Немалая душевная сила оставила зримые следы на его лице – следы размышлений, тревог и сомнений… следы принятых с кровью решений. Слишком резкие черты, слишком жёсткие характерные складки.
– Когда же ты потеряешь свой оптимизм, Шарло? – Правитель рассматривал пленника с каким-то естественнонаучным интересом, как лабораторную крыску. – Как наполовину зверь ты должен был давно утратить нерациональное человеческое чувство – надежду. Но её из тебя ничем не получается выбить.
– Ты прекрасно знаешь, что во мне доминирует человеческая природа, а не звериная.
– И тем не менее ты не человек. Или лучше сказать – недочеловек. – Лорд Эдвард желчно усмехнулся, отбрасывая маску доброжелательности. – Ты предал человеческий род за возможность пробуждения иррационального, за возможность уходить в обратный мир, мир с обратной организацией пространства и времени. Для людей ты навеки стал чудовищем. Кстати, если забыл, могу напомнить, когда ты последний раз примерял свою хвостатую ипостась. Тридцать четыре года назад, в тот самый день, когда я вынужден был собственноручно казнить своего сына. Я казнил его из-за тебя, а ты в это время пытался трусливо удрать из города, смекнув, что переворот не удался.
