– Кажется, я упустил момент, когда просил тебя о помощи, – сухо заметил Серафим, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Хвалёное самообладание упрямо отказывалось возвращаться: метущиеся внутри чувства гудели и рвались наружу, как пчёлы из встревоженного улья.
– Ты не просил, – быстро согласилась София. – Но ты не из тех, кто просит. Я вижу, ты крепко застрял в прошлом: сон без конца повторяется и говорит о запертых в душе чувствах, которым ты не даешь выхода. Послушай, ты ведь не сможешь прятаться в былом вечно. Разве это правильно? Разве не следует тебе наконец простить себя, подарить себе шанс на новую жизнь, жизнь без суда над самим собой? Ты ведь это заслужил, Себастьян. Разве есть люди, чьё прошлое безупречно? Разве есть кто-то святой в этом мире?
– Я оставляю за собой право решать, что правильно, а что нет, – жёстко возразил ювелир, чувствуя, как гнев опаляет его изнутри, как лесной пожар – стволы вековых деревьев. – Это не твоё дело. Прошлое – единственное, что у меня осталось. И в настоящем для меня нет места.
Нет, ну это уже чересчур. Даже не верится, что такое происходит на самом деле.
И почему он не может проснуться? Должно быть, Искажённая как-то удерживает его сознание в плену иллюзии. Удивительная способность, подаренная Изначальным.
– Не тревожь память Моник, Себастьян. Не держи возлюбленную здесь, на границе между мирами, позволь ей спокойно уйти. Ты питаешь своими воспоминаниями туманную плоть призраков, ты не даешь им сна. Мёртвые должны жить в прошлом, но не живые. Это жестоко. Ради вашей прежней любви, оставь же её в покое! Дай себе шанс на настоящее… – Она вновь надолго замолчала, черпая уверенности для следующей непростой фразы. – Дай нам шанс.
– О чём ты говоришь, София? – искренне удивился мужчина, не веря своим ушам.
Имя девушки, как дорогой кофе, обожгло горло, приятным огнем разойдясь по венам. Сознание наотрез отказывалось вникать в смысл только что услышанных слов. Некоторое время ювелир просто молчал, тщательно перекатывая на языке долгое карамельное послевкусие. Звуки этого имени были совершенно осязаемыми, бархатистыми и мягкими. Однако, если развивать первые ассоциации с кофе, Себастьяну всё же недоставало здесь лёгкой шоколадной горчинки и пряностей. Сладко.
Слишком, слишком сладко.
– Ты знаешь, о чём я говорю, Серафим! – остро чувствуя его отторжение, почти закричала Искажённая. – Не делай вид, что ничего не понимаешь. Ты не глупец. Я не посмела бы лезть в твою жизнь, в твои сны, в самое твоё сердце, если бы ты был мне безразличен. Но ты особенный человек, и ты стал мне дорог за то недолгое время, что мы рядом. Рядом, но не вместе. И невозможность, и близость желанного каждый день сводит меня с ума… поэтому я решилась помочь…
– Довольно! – зло рявкнул ювелир, и сон молниеносно рассыпался.
…Пробуждение было подобно тяжёлому удару по голове, когда в первый миг не соображаешь, кто ты, где и зачем. Наконец из оглушающей пустоты чёрной кляксой проступила знакомая скромная келья. София была здесь. Молча сидела на краешке кровати, съёжившись, нахохлившись, как крохотный воробей, в ожидании неизбежного тяжёлого разговора. Узкие девичьи плечики подрагивали, будто от едва сдерживаемых слёз.
– Почему ты пришла? – хмуро спросил Себастьян, демонстративно повернувшись к спутнице спиной. Меньшее зло. В эту минуту разумнее было преступить границы вежливости, чем совершить необдуманные и непоправимые поступки. А ювелир ясно понимал, что не вполне контролирует себя. – Тебе необходимо быть так близко, чтобы вторгаться в реальность чужих снов?
– Нет, – девушка смущенно потупилась, – быть настолько близко вовсе не обязательно. Но мне хотелось… Хотелось быть близко.
– Что?! – Себастьян задохнулся от переполнявшего его возмущения. Какие кощунственные мысли! – Здесь – в святом месте?
София с ужасом посмотрела на спутника. Тот словно бы отдалился, в один-единственный миг сделался совсем чужим. На секунду девушке даже показалось, что ювелир хочет ударить её. Вскочив на ноги, она застыла, будто парализованная. Хотелось бежать прочь, но одновременно хотелось остаться.
Себастьян решил за неё.
– Оставь меня, Искажённая. – Голос ювелира зазвучал холодно и опасно, как звучит в бою металл широких клинков. Но в следующий миг мужчина взял себя в руки и, овладев эмоциями, продолжил уже спокойнее: – Ты многого не знаешь обо мне… Точнее, совсем ничего не знаешь. Я не тот, кого ты себе выдумала, совсем не тот, пойми это. То, чего ты хочешь, никогда не произойдёт. А теперь мне нужно хорошенько обдумать всё, что произошло, и принять решение. И я не обещаю, что тебе оно понравится.
– Забери меня с собой, – тихо попросила девушка, прежде чем уйти. – Я должна быть рядом. Это имеет для меня большое значение. Клянусь, Серафим, если ты возьмёшь меня, я никогда больше не буду нарушать границ твоих снов.
***
– …Себастьян, сын мой? Разрешишь мне войти?
Ювелир словно очнулся от сна наяву, услышав этот кроткий, но твёрдый голос. Медленно встал и, отняв руки от висков, направился к двери, даже не пытаясь придать своему лицу доброжелательное или хотя бы нейтральное выражение.
– Конечно, отче. Я счастлив, что вы вспомнили обо мне.
Святой отец вошёл и, будто и не замечая взвинченного состояния сильфа, спокойно уселся за стол.
– Как же иначе? Ты не вышел к завтраку и к обеду, сын мой, – участливо начал он, сложив руки в замок. – Друзья твои мрачны и молчаливы, и каждый не находит себе места от беспокойства, хотя и не показывает этого. Воздержание в пище похвально, но только в том случае, если одновременно с физическим происходит очищение духовное. Если же мысли черны, как полночь, голодание может принести только вред – слабость вместо силы.
– А всегда ли так хороша сила? – Себастьян не имел намерения, чтобы ответ его прозвучал как протест, однако не смог удержать недопустимых при разговоре со священником резких ноток. – Не попадаем ли мы все в ловушку, погнавшись за иллюзорными ценностями, отче? Не ограничиваем ли самих себя условностями, которые ничего не могут нам дать?
– Всё именно так, как ты говоришь, сын мой, – с обезоруживающей улыбкой подтвердил хранитель церкви. – Всё именно так. Сомнения никогда не появляются на пустом месте. И если ты чувствуешь, что неправ, значит, так оно и есть.
– Так что же делать тогда? – На этот раз в голосе ювелира прозвучала только растерянная, тоскливая усталость. – Зачем обретать силу, которую неминуемо используешь во зло? Зачем создавать безупречный клинок, зная, что он годен только для одной цели – убивать, убивать снова и снова?
– В этом его предназначение, – ответил святой отец, глядя прямо в глаза Себастьяну. – Иначе он не был бы оружием. И не был бы самим собой.
Ювелир отвернулся и какое-то время молча смотрел в стену. Необработанный грубый камень странным образом успокаивал и придавал некоторую уверенность, как символ непреходящего могущества природы в противовес временному, весьма краткому владычеству на земле человека.
