Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчётливо отделил момент, когда утратил контроль и полностью перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его неосмотрительно распахнула дверь, – в один-единственный миг!
Воздействие походило на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против воли.
Чёрт побери, как это было неприятно.
Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел наёмник, была поверхность тёмного дерева, и была она совсем близко. На этой самой поверхности, холодной и твёрдой, он и лежал ничком, касаясь пола лбом, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.
Несмотря на всю остроту ситуации, профессиональная сущность ювелира взяла верх, и он мысленно пустился в детальный анализ происшествия. Оценив своё состояние и лёгкость, с которой оно наступило, Себастьян пришёл к неутешительному выводу: прямое ментальное воздействие, столь мощное и молниеносное, способны были осуществить только алмазы.
Прозрачные камни славились дурным влиянием на психику, а потому Себастьян внутренне возрадовался мастерству и опыту заклинателя, выдержавшего тончайшую грань между абсолютным оглушением рассудка и его необратимым повреждением. Ещё чуть-чуть, малую толику сильнее, и ювелир так бы и остался лежать на полу жизнерадостным слюнявым идиотом.
Если честно, ощущения после ментального контакта с алмазами оказались необыкновенны: он стал будто чистый лист, а жизнь вдруг заиграла новыми красками. Себастьян словно заново родился, вновь открывая для себя радость дыхания, зрения, слуха и прочих простых, но таких чудесных процессов, которые упускаешь из виду и совсем забываешь ценить в ежедневном круговороте обыденности.
Даже сами ощущения тела от контакта с полом были просто волшебны, напоминая о том, что эта хрупкая плоть продолжает существовать в бренном и греховном мире. И, как ни странно, желает существовать и дальше, а потому ювелир не торопился начинать разговор или как-то иначе действовать, предоставив право хода своему оппоненту, который сейчас безоговорочно являлся хозяином положения.
Повторения насилия совсем не хотелось.
Постепенно восстанавливалась и память: Себастьян вдруг вспомнил, что на один-единственный миг успел бросить взгляд на стоящего перед ним человека. Никогда и нигде прежде они не встречались лично, но ювелир тем не менее сразу узнал мага.
Да и мудрено было не узнать – чеканный лик правителя Ледума красовался на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать «в лицо» всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков.
И если монеты других городов периодически меняли внешний вид – в связи со сменой портрета на аверсе, – то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надёжности в переменчивом мире, они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и официально обладали статусом основного резервного и платёжного средства Бреонии.
Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, предсказуемо одержавшего верх, ювелир задумался. Лорд Эдвард обожествлял красоту и сам мог считаться красивым мужчиной, но почему-то назвать его таковым у Себастьяна не повернулся бы язык.
Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, находиться с ним рядом было не по себе.
Красота должна быть приятна глазу и естественным образом внушать расположение. Внешняя безупречность лорда же скорее пугала.
Ювелиру впервые довелось встретить на своём пути человека столь высокого статуса. От лорда Ледума веяло силой, в которой крылось что-то противоестественное, что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Чертовщина какая-то. Влияние энергетики алмазов? Врожденная авторитетность? Сложно сказать.
Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в лёгком наклоне головы. В молодости, которая длилась, кажется, уже целую вечность. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над своим впечатлением, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.
И самое главное – глаза. Глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и он невольно вздрогнул, когда случайно заглянул в них, открыв дверь. Эти глаза зримо напоминали долгую зимнюю полночь. Холодные и тёмные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом.
В них была только беспросветная льдистая тьма.
Так жутко, должно быть, смотрели самые первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те далёкие времена древняя Бреония была единым теократическим государством. Государственная власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям, а Инквизиция не имела самостоятельности и была только частью Церкви, её вооружённой силой.
Манипуляции с минералами считались тогда общением с нечистой силой, именовались «богомерзким ведьмовством» и были строго-настрого запрещены. Люди, посмевшие заняться им, были прокляты и отлучены от Церкви. А потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искажённых, преследовали и сжигали на кострах заклинателей, которые только-только начали открывать свои новые возможности…
С тех пор многое изменилось.
Годы шли, и ведьмакам удалось отстоять своё право на жизнь – и даже больше. Церковь постепенно утрачивала безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Малая часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жёсткому давлению ситуации, вынуждена была принять сторону своих врагов. Первые были объявлены еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них.
Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Осквернённый и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов-протекторов.
…Вот и сегодня лорд Ледума был в традиционном белом.
Вскоре после тех злосчастных событий произошёл вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив таким образом священников без вооружённой защиты, в полной зависимости от ведьмаков.
