Что, в сущности значит быть собой? Он задал этот вопрос себе и ответ не порадовал. Человек не бывает собой, даже с собой наедине. Он всегда играет какую-то роль, для друзей, для врагов, для любимых, даже для самого себя, он одевает личину. А что там под ней? Иногда человек это вовсе забывает. Но какой Альберт настоящий? Тот, что был в прошлом или сейчас? Это чувство двойственности единого сознания поражало его и пугало.
В погасшем экране монитора он увидел её отражение. С испугом, оторвавшись от своих размышлений Альберт обернулся. Тело под простынёй зашевелилось. Он смотрел, замерев в ожидании. Вот она, встала легко и свободно, сползла простыня. Перед ним стояла Вера. Бледная кожа и платиновый цвет коротких волос, глубокие, бездонные глаза, чёрные как бездна, в которой он падал, тонул, но выживал. Она не жива и не мертва.
– Вера, – тихо произнёс он, глядя как она сделала шаг, приближаясь к нему.
– Альберт? – спросила она словно не узнавая.
– Это я! – произнёс он боясь шевельнуться, спугнуть.
– Это ты? – подошла она ближе и протянула ладонь к его голове.
– Это я, Вера, – потянулся он к ней навстречу.
Она прикоснулась к нему и мертвенный холод обжег его кожу.
– Альберт. Ты больше не любишь меня? – в её взгляде он видел печаль.
– Я не помню тебя, – грустно прошептал он.
– Как же так? Почему? – в глазах Веры появились слёзы.
– Я не знаю, – ему стало стыдно, – ты можешь мне помочь? Скажи, почему мы не были вместе?
– Ты мне ответь, – слезы устремились ручейками по её бледным щекам.
– Это я виноват?
– Ты не виноват. Я сама виновата.
– Кто сделал это с тобой? Я найду его! – злость на самого себя переполняла Альберта. Он хотел этой встречи, но теперь не знал, что сказать.
– Альберт, – тоскливо произнесла она имя, – это не ты.
Удар по лицу. За что? Снова пощёчина, и ещё. Опять и опять.
– Прости меня Вера.
Новый удар оказался настолько сильным, что вырвал его из темноты и вернул обратно в сознание.
– Очнулся! – знакомый противный голос эхом пронзил слух Альберта. – На меня смотри! Мразота. Давай приходи в себя, а то всю веселуху пропустишь.
Истошный крик Жанны пронзал до глубины, до самой нижней точки той бездны из которой возвращалось сознание. Сквозь мутную пелену застилающую взгляд, Альберт сумел разглядеть силуэты трех особей мужского пола и её. Девушка – хрупкая, нежная и абсолютно голая, отчаянно барахталась на диване пытаясь отбиться от здоровяка, навалившегося сверху. Другой габаритами немногим меньше, стоял рядом удерживая её за руки. Третий, самый хилый из них, присел перед Альбертом с огромным тесаком в руке и крутил своей пронырливой рожей, бросая взгляд то на него, то на своих подельников, время от времени подбадривая их.
– Давайте чуваки. Отжарьте её как следует. Пусть знает, кто здесь хозяин, – противным ломаным голоском комментировал хилый.
Этот неприятный звук из щербатой пасти показался Альберту знаком. «Ну конечно, это тот урод, что обещал добраться до них из трубы дымохода,» – догадался контуженный Шкляров.
Придя в себя, он обнаружил что сидит приваленный к стене, на полу в первой комнате своей квартиры со связанными за спиной руками. Сидит и смотрит, как его Жанну пытаются изнасиловать трое уродов, на его же диване. Осознавать происходящее было неимоверно трудно, ужасно болела голова, по виску и затылку текла кровь, связанные руки сводило от боли, «ватные» ноги, словно чужие, безвольно валялись на холодном полу. Как будто разобранное на части, тело никак не хотело вновь собираться.
– Очнулся ботаник? Ну вот и хорошо. Значит ты у нас крутой? – обратился к Шклярову тот, который держал Жанну за руки.
Отпустив девушку, он наклонился к Альберту ощерившись кровожадной ухмылкой.
– Парней моих напугал…
– Да я ему щас кишки выпущу, паскуде. – завопил хилый, уперев свой тесак в живот Шклярова.
– Если бы не карантин, я б тебя давно уделал, – сплюнул на пол главарь, – ну ничего, так даже лучше. Никто нам не помешает.
Договорив он обернулся к Жанне, которая уже выбившись из сил, молча барахталась в цепких лапах амбала.
– Уймись дура! – рявкнул здоровяк.
– А ты чё думала? Свалить можешь? – обратился главарь к Жанне, нависая над ней. – Ты моя! Моя собственность! Я тебя отмыл, отогрел. Я тебя от голода спас! А ты меня кинуть решила…
– Пошёл ты! Я тебе долги все вернула! – задыхаясь крикнула девушка.
– Не все. Последний остался, – снова ощерился главарь и стал медленно спускать штаны, – сейчас ты рассчитаешься. Как положено – с процентами. Сначала со мной, а потом с пацанами.
Скинув брюки, он залез на диван.
– А ботаник твой посмотрит.
Бугай державший Жанну чуть отстранился, продолжая сковывать ей руки. Главарь с плотоядным оскалом навис над обессиленно стонавшей девушкой, пытаясь раздвинуть ей ноги. Она продолжала сопротивляться – извиваться, держать ноги вместе, но отбиться от двух уже не могла и обессилев все же сдалась. Главарь распластал обнаженную и беспомощную жертву и злорадно смеясь приступил к своему грязному делу.
– Давай её! Топчи курицу, – ухахатывался хилый.
– Так её, шалаву! – кряхтел здоровяк, продолжавший сдавливать руки.
– Расслабься милая! Быстро это не кончится, – задыхаясь от возбуждения насмехался главарь.
– Зато потом посмотришь, как мы с твоего дружка будем шкуру снимать! – радостно завопил хилый и провёл тесаком по горлу Альберта.
– Чего ты корчишься? Шмара! Тебе же раньше нравилось! – главарь выпрямился и с силой подтянул к себе Жанну за бёдра, закинув её, расслабленные от усталости ноги на шею.
– Сволочь… – протянула сквозь стон сдавленно девушка.
Зубы стиснуло, сдавило затылок, боль, словно разряд электричества пронзила всё тело, сводя мышцы судорогой. Опять этот приступ. «Как вовремя,» – подумал Альберт извиваясь в конвульсиях. На него никто не обращал внимание, взгляды подонков приковывало действо, творимое их главарём с беззащитной девчонкой.
Сознание вспыхнуло, осветив ярким светом изображение в замутненных глазах. Всё стало ярким и чётким. Только бешенство и первобытная злость наполнили вены собой вместо крови. Жилы натянулись упругими верёвками, обвивая всё тело. Сотрясаемые спазмом мышцы превратились в горячие камни, буграми выпирая и натягивая кожу.
Лицо Альберта словно запихнули в миксер и обожгли кипятком, а тело пронзили миллионы раскалённых иголок. Стоны Жанны проникли в его сознание резкими волнами, разрывая на части. Мерзость, тошнота от немыслимой вони и треск раскалывающегося черепа, будто изнутри вырвалось нечто большое.
