- Я не стану ничего выбалтывать, - ответила Лидди с видом оскорбленного достоинства, в котором было что-то детское, - но только у вас я не останусь. Как вам угодно, а я уйду после сбора урожая либо на этой неделе, а то и нынче... Кажется, я ничем не заслужила, чтобы меня разносили и кричали на меня ни с того ни с сего! - гордо заключила маленькая женщина.
- Нет, нет, Лидди, ты останешься со мной! - вскричала Батшеба, с капризной непоследовательностью переходя от высокомерного обхождения к мольбам. - Не обращай внимания на мои слова, ты же видишь, как я взволнована. Ты не служанка, ты моя подруга. Боже, боже!.. Я сама но знаю, что делаю с тех пор, как эта ужасная боль стала раздирать мою душу! До чего еще я дойду! Наверное, теперь не оберешься всяких напастей! Иной раз я думаю, что мне суждено умереть в богадельне. Кто знает, может, так оно и будет, ведь у меня нет ни одного близкого человека!
- Я больше не буду на вас обижаться и нипочем не покину вас! - громко всхлипывая, воскликнула Лидди и бросилась обнимать Батшебу.
Батшеба расцеловала девушку, и они помирились.
- Ведь я не так уж часто плачу, правда, Лидд? Но ты заставила меня прослезиться, - сказала она, улыбаясь сквозь слезы. - Постарайся все-таки считать его порядочным человеком, хорошо, милая Лидди?
- Постараюсь, мисс.
- Он надежный человек, хоть с виду и сумасбродный. Это лучше, чем быть, как некоторые другие, сумасбродом, но с виду надежным. Боюсь, что я именно такая. И обещай мне, Лидди, хранить тайну, слышишь, Лидди! Чтобы никто не узнал, что я плакала из-за него, это было бы для меня ужасно и повредило бы ему, бедняжке!
- Даже под страхом смерти из меня никому не вытянуть ни слова, хозяйка! По гроб жизни буду вашим другом! - горячо отвечала Лидди, и на глазах у нее блеснули слезы не потому, что ей хотелось плакать, а просто, обладая врожденным артистическим чутьем, она, как многие женщины в таких обстоятельствах, хотела быть на высоте положения. - Мне думается, господу богу угодна наша дружба, а как по-вашему?
- Я тоже так думаю.
- Но, дорогая мисс, вы больше не будете грозиться и распекать меня, правда? Я даже боюсь - вот-вот вы броситесь на меня, как лев... Думается, когда вы вот так разойдетесь, вы любого мужчину за пояс заткнете!
- Да что ты! - Батшеба усмехнулась, хотя ей не понравилось, что ее можно изобразить в виде этакой амазонки. - Надеюсь, я уж не такая грубиянка и не похожа на мужчину? - продолжала она не без волнения.
- О, нет, вы ничуть не смахиваете на мужчину, но вы такая сильная женщина, что иной раз можете нагнать страху. Ах, мисс, - продолжала Лидди, глубоко вздыхая и приняв скорбный вид. - Хотелось бы мне хоть вот настолечко иметь такой недостаток. Это немалая защита для бедной девушки в наши дни!
ГЛАВА XXXI
УПРЕКИ. ЯРОСТЬ
На другой день к вечеру Батшеба, сговорившись с Лидди, стала собираться в путь, она решила на время уехать из дому, чтобы избежать встречи с мистером Болдвудом, который вот-вот мог вернуться и прийти к ней для объяснения по поводу ее письма. Компаньонка Батшебы в знак примирения получила недельный отпуск и могла навестить сестру, муж которой с немалым успехом делал плетеные загородки и кормушки для скота; семья жила в очаровательной местности среди густых зарослей орешника, в окрестностях Иелбери. Мисс Эвердин обещала оказать им честь и погостить у них денек-другой, чтобы познакомиться с хитроумными нововведениями в изделиях этого обитателя лесов.
Наказав Габриэлю и Мэриен тщательно запереть на ночь все службы, она вышла из дому. Только что пронеслась гроза с ливнем, которая очистила воздух, омыла листку и придала ей блеск, но под деревьями было по-прежнему сухо. Живописные холмы и лощины источали напоенную ароматами прохладу; казалось, это было свежее, девственное дыхание самой земли; веселое щебетанье птиц придавало еще большую прелесть пейзажу. Перед Батшебой в громадах туч зияли огненные пещеры самых фантастических очертаний, говорившие о близости солнца, которое в разгаре лета садилось на крайнем северо-западе.
Батшеба прошла около двух миль, наблюдая, как медленно отступает день, и размышляя о том, как часы труда мирно переходят в часы раздумий, сменяясь затем часами молитвы и сна; вдруг она увидела, что с Иелберийского холма спускается тот самый человек, от которого она так отчаянно стремилась скрыться. Болдвуд шел к ней навстречу, но поступь его странно изменилась: раньше в ней чувствовалась спокойная, сдержанная сила, и казалось, он на ходу что-то взвешивает в уме. Сейчас его походка стала вялой, словно он с трудом передвигал ноги.
Болдвуд впервые в жизни обнаружил, что женщины обладают искусством уклоняться от своих обещаний, хотя бы это и грозило гибелью другому человеку. Он крепко надеялся, что Батшеба девушка положительная, с твердым характером, далеко не такая ветреная, как другие представительницы ее пола; он полагал, что она благоразумно изберет правильный путь и даст ему согласие, хотя и не смотрит на него сквозь радужную призму безрассудной любви. Но теперь от его былых надежд остались лишь жалкие осколки, - так в разбитом зеркале отражается изломанный образ человека. Он был в такой же мере уязвлен, как и потрясен.
Он шагал, глядя себе под ноги, и не замечал Батшебы, пока они не подошли совсем близко друг к другу. Услышав размеренный стук ее каблучков, он поднял голову. Его искаженное лицо выдавало всю глубину и силу страсти, остановленной в своем разбеге ее письмом.
- Ах, это вы, мистер Болдвуд, - пролепетала она, и лицо ее залилось краской смущения.
Тот, кто обладает способностью молча высказывать упреки, умеет находить средства, действующие сильнее слов. Глаза выражают оттенки переживаний, недоступные языку, и мертвенная бледность губ красноречивее любого рассказа. В такой сдержанности и безмолвии есть своего рода величие и терпкий привкус скорби. Во взоре Болдвуда было нечто, не передаваемое словами.
- Как! Вы меня испугались? - удивился он, заметив, что она слегка отшатнулась в сторону.
- Зачем вы это говорите? - спросила Батшеба.
- Мне так показалось, - отвечал он. - И это меня чрезвычайно удивило: разве можно бояться человека, который питает к вам такое чувство?
Девушка овладела собой и устремила на него спокойный взгляд, выжидая, что будет дальше.
- Вы знаете, что это за чувство, - медленно продолжал Болдвуд. - Оно сильно, как смерть. Вы не можете его оборвать своим торопливым отказом.
- Ах, если бы вы не испытывали ко мне такого сильного чувства, пролепетала она. - Вы слишком великодушны. Я, право же, этого не заслуживаю. И сейчас я не в силах вас слушать.
- Слушать меня? А что мне остается вам сказать? Вы не пойдете за меня вот и все! Из вашего письма это яснее ясного. Нам с вами не о чем больше говорить.
Батшебе никак не удавалось найти выход из ужасающе неловкого положения. В смущении она пробормотала: "До свидания", - и двинулась дальше. Но Болдвуд быстро нагнал ее, ступая большими, тяжелыми шагами.
