Честно говоря, меня пугают все члены Совета, но Зара, пожалуй, чуть больше остальных. Так как она старейшина моей ангельской линии, я должна ощущать с ней некое родство, но флюиды, которые исходят от этой женщины, очень холодные. Что не свойственно нам в принципе.
– У вас меньше двух часов, – говорит она. – Закат в четыре часа вечера. Ракеты не будут запущены только в том случае, если мы получим информацию о том, что Торна и Серафимы нет в том отеле. С наступлением темноты явятся Отрекшиеся. Если мы не одержим верх сейчас, вполне возможно, это станет той битвой, в которой мы не победим.
Сейбл согласно кивает. Она уже оборачивается, чтобы уйти, но ее останавливает Малахия.
– Сейбл. Как только ситуация окажется под контролем, мы вернемся к обсуждению ваших ошибочных суждений и действий за последнюю неделю.
Директриса оборачивается, чтобы взглянуть на главу совета, но выражение лица у нее остается прежним. Она снова кивает ему и идет в нашу сторону.
Дикон сжимает кулаки и челюсти, глядя на старейшину херувимов, который уже отпустил всех остальных, чтобы поговорить с Зарой и Дрэйвеном. Даже среди потомков ангелов Дикон нарывается на проблемы, следуя за Сейбл и давая ей понять, что он всегда рядом.
Когда директриса оказывается рядом с нами, лицо у нее уже серьезное и хладнокровное.
– Идемте, – произносит она. – У нас есть дела.
43. Стил
Я вытираю с лица следы пота и крови. Убрать Отрекшихся, охраняющих лестничную клетку, было бы легче легкого, если бы мне не нужно было сохранять свое присутствие в тайне. Тонны крови на лестнице – явный признак нечестной игры, а вот пропавшие охранники – просто загадка. Если бы кто-нибудь из тех четырех тварей, к которым я подкрался, издал хоть звук прежде, чем я успел заткнуть их раз и навсегда, то сейчас у меня были бы большие неприятности.
Свернув каждому по очереди шею, я затащил их в номер поблизости, чтобы прикончить их там. Это было отвратительное и очень времязатратное занятие, и я рад, что, наконец, покончил с ним.
Приоткрываю дверь на лестничной клетке и заглядываю в коридор пятого этажа. Королевские покои занимают всю правую сторону, и попасть туда можно через несколько входов. Когда я понимаю, что никого нет, я проскальзываю внутрь, убедившись, что тяжелая металлическая дверь и по совместительству пожарный вход бесшумно закрывается за моей спиной.
Первая дверь, к которой я подхожу, маленькая и совсем обычная. Точно не главный вход в покои. Вход, скорее, двойные двери чуть дальше по коридору, которые я замечаю позднее. Они больше похожи на вход для дворецкого, а это именно то, что мне и нужно.
За дверью ничего не слышно, поэтому я незамедлительно начинаю возиться с замком. С помощью клинка избавиться от замка получается меньше чем за полминуты. Проскальзываю внутрь и начинаю искать улики. Осмотрев одну ванную и спальню, попадаю в главную комнату отдыха. Не успеваю сделать и двух шагов, с другого конца покоев раздается рычание.
– Хватит уже тыкать и колоть меня! Убирайтесь!
Кровь начинает закипать. Торн.
Хлопает дверь, и от покрытого ковром пола гулко отдаются шаги. Он идет в мою сторону. Мне требуется секунда, чтобы заставить себя двинуться с места. Хотя на самом деле мне очень хочется расквасить этому белобрысому морду. Но вместо этого я втискиваюсь в шкаф, буквально за секунду до того, как он появляется в комнате.
Ворчит что-то по поводу бездарности своего целителя, а затем плюхается на кушетку или кресло. Не могу сказать конкретно, из-за дверей шкафа ничего не видно.
– Ты испачкаешь кровью всю обивку.
Кровь в жилах стынет. Это голос Эмберли, но манера речи совсем не ее.
– И? Раньше тебе было все равно, где я истекаю кровью, точнее, истекаю ли я ей вообще.
– Мне нравятся эти покои. Возможно, я оставлю их как одну из своих резиденций. А когда ты так говоришь, то становишься похож на капризного ребенка; только слабаки заклеивают царапины пластырем и просят, чтоб им поцеловали больное место. Я воспитала в тебе целый набор качеств, но слабость – явно не одно из них.
Пока я слушаю ее голос, меня пробирает дрожь, но не потому, что он похож на голос Эмберли, а оттого, насколько он кажется чужим.
Смех Торна буквально пронизан горечью.
– Ты называешь то незначительное присутствие в моем выживании в подростковом возрасте «воспитанием»? Какая щедрость.
Громкий вздох.
– Когда же ты перестанешь ныть по пустякам. – Серафима замолкает. Когда она начинает говорить снова, голос ее полон ярости. – Я же просила тебя избавиться от него.
– Он действует тебе на нервы? – Хотя я не вижу Торна, точно знаю, что он ухмыляется. В голосе его слышна издевательская нотка.
– Он не действует мне на нервы. Он приводит меня в бешенство.
– Из-за осознания, что даже у тебя есть слабости? Чтобы помнить об этом, эта побрякушка тебе ни к чему. Хорошо, что я умею путешествовать во сны, иначе ты так и осталась бы коматозницей. Однако я даже спасибо от тебя не услышал.
Серафима рычит, а затем в стену врезается что-то крупное. Может, предмет мебели?
– Я думал, ты хотела сохранить эти покои в целости и сохранности.
– Если я снова увижу где-то поблизости этот браслет, переживать о том, что кто-то из врагов снова прострелит тебе грудь, не придется. Потому что новую пулю всажу я лично.
Браслет. Наверное, тот, о котором и говорила Эмберли. С чего бы еще Падшей так беситься?
Мне приходится делать неглубокие вдохи через нос, чтобы держать себя в руках. Этот браслет – все, что мне нужно, чтобы вернуть мою Эмберли. Я заберу его, надену ей на запястье и удостоверюсь, что, пока мы придумываем, как избавиться от Серафимы раз и навсегда, он всегда будет на ней.
Падшая уходит прочь, и через несколько мгновений в противоположном конце комнаты хлопает дверь. Но я остаюсь в этом чертовом шкафу, пока Торн не последует за ней.
Раздается болезненный стон. Очевидно, Торну очень трудно стоять на ногах.
Выстрел в грудь. Интересно, кто этот герой? Надеюсь, это кто-то из тех, кого я знаю.
Белобрысый тяжело дышит, шагая в другую часть комнаты. Может, он и могущественный потомок ангелов, но точно не несокрушимый.
Звенят стаканы, а затем раздается плеск жидкости. Он стоит достаточно близко к шкафу, в котором я нахожусь, настолько, что слышу, как он за два глотка осушает стакан, а затем с шумом ставит его обратно, на поднос.
Торн чертыхается под нос, и будь на его месте сейчас кто-то другой, мне было бы даже жаль этого ублюдка. Я, конечно, не ожидал, что у них с матерью вполне стандартные отношения, но даже я немного шокирован тем, насколько они холодны друг к другу.
Серафима кажется мне одной из тех матерей, которые с радостью сожрут своих детей. Как жаль, что она так и не осуществила этот порыв. Задумываюсь о том, насколько же сильно нужно надавить на него, чтобы разрушить ту токсичную связь, которая каким-то образом удерживает их вместе.
