Девица даже ухом не повела.
Я оценила контингент и решила сегодня не высовываться. Не с моими туфельками. На обратном пути обязательно заскочу в обувную лавку, а пока что – осмотреться, освоиться и понять что от меня вообще требуется.
– Я так не умею, – шепотом сообщила я мистеру Хэмнетту, когда мы отошли подальше от Глории и углубились в коридор. На стенах висели картины в сдержанных тонах, лампы накаливания самой современной разработки беззвучно вибрировали на потолке. Конечно, вряд ли в таком новеньком здании будут проводить газ. Все чаще вместо этого в подвале устанавливали энблок, подававший питание на все этажи. Удобно и куда безопаснее газопровода. Ни утечек, ни возгораний.
– Как не умеешь? – уточнил мужчина, невольно обернувшись и еще раз оглядев издалека секретаршу главного редактора.
– Ногти. Я так красиво их точить не умею. И лака у меня нет, – потупившись, сообщила я. Вдруг это главный критерий хорошей секретарши? Украшать приемную. Вроде что-то такое упоминалось в бульварных романах.
Мистер Хэмнетт, вопреки моим опасениям, запрокинул голову и от души расхохотался.
###
^Глава 12^
Мое рабочее место оказалось чуть меньше, чем у Глории, но куда уютнее. Лично для меня, по крайней мере. В углу, в самом конце коридора, где, как я надеялась, не будут так уж часто шастать люди. Дверь в кабинет именитого репортера ничем не отличалась от остальных: то же самое дерево, квадратная стеклянная вставка и металлическими буквами набранное «Штатный журналист Р. Хэмнетт».
Владелец кабинета заглянул в него и тут же вернулся с внушительной кипой исписанных от руки листов.
– Наметки статей. Причеши, перепечатай. И письма рассортируй, – распорядился он деловито.
– Как именно?– пискнула я, в некоторой растерянности оглядывая фронт работ. Мистер Хэмнетт пожал плечами, что-то невнятно буркнул и снова исчез в своём логове, в этот раз демонстративно захлопнув за собой дверь.
Я осторожно обошла стол и заглянула в немногочисленные ящики. Бумага, ручки, скрепки, карандаши, лезвие для коррекции опечаток и нож для писем. Канцелярский минимум. Негусто. На середине столешницы гордо возвышалась дорогущая машинка «Реддит» – с особыми пружинами, мягким ходом и хромированными боками, куда там авто. Клавиши были нещадно оцарапаны, словно беднягу кошки драли. Вот она, польза маникюра в действии.
Покачав головой, я присела на стул и чуть не упала— на нем обнаружились колесики! Если бы не стена позади, точно бы рухнула вверх ногами, а так всего лишь неловко пошатнулась и ударила по ней металлической спинкой, аж штукатурка дрогнула.
Из кабинета донёсся приглушённый смешок. Я покраснела и досадливо прикусила губу. Да что же это такое! Будто проклятье какое повесили…
Кстати, надо бы провериться. Комнату я вычистила, а себя как-то позабыла. Обязательно сегодня займусь!
Кивнув сама себе, я решительно подвинула к себе стопку писем и выудила из ящика нож. Раз мне дали задание рассортировать, значит можно и читать, логично же?
Десяток восторженно-хвалебных посланий от фанаток я сложила аккуратной, приятно пахнущей кучкой в мусорное ведро. Что-то мне подсказывало: журналиста это не заинтересует, тем более, что хвалили девы в основном себя.
Счета за одежду, выпивку и еду уложила в нашедшуюся в нижнем ящике папку.
Три анонимных послания от осведомителей пристроила на край стола. Отдам в первую очередь.
Последнее письмо я вскрывала с особой осторожностью. Мне оно отчего-то сразу не понравилось. Сероватый конверт без обратного адреса, самый дешевый из тех, что можно найти на почте. Внутри оказалось всего два листка – фотография и записка, отпечатанная на машинке. Снимок был свежим, качественно отснятым, но при виде него у меня заледенели руки.
Девушка сидела в кресле-качалке вполоборота, мечтательно глядя вдаль. Длинные ресницы отбрасывали тени на щеки, за окном сияло солнце, освещавшее лежавший на худых коленях плед и опрятные, но хорошо ношеные кружева ночной рубашки. Только вот мурашки по моей спине бегали не от бедности и недокормленности модели.
Бедняжка была мертва.
Я это чувствовала так же отчетливо, как набивку кресла под…гм, юбкой. Мой дар впервые проявил себя так оригинально, и я, признаться, понятия не имела, что с этим знанием теперь делать. Бежать сообщать в полицию? А как я объясню подобную осведомленность? Я даже не знаю, кто это, где это снято и кто фотограф.
Может, на листике найдется какая полезная информация? Осторожно, будто снимок мог меня покусать, я засунула его обратно в конверт и выудила записку. Одна строчка лаконично сообщала:
«Она спасена».
Мысли зароились в голове еще активнее и беспорядочнее.
Спасена? Но девушка точно мертва. Тот, кто делал снимок, не знал об этом? Или же считает смерть спасением?
Не моего ума дело. Не моего. Повторяя это нехитрое утверждение, решительно сунула записку на место, к снимку, и положила конверт к остальным срочным посланиям. К тому моменту, как мистер Хэмнетт вышел из кабинета, я уже успела взять себя в руки и отпечатать большую часть статей. Почерк у него оказался ужасный, почти как у единственного доктора Сен-Саммерса, мистера Треви. Но мне не раз доводилось оформлять для того отчетность, так что глаз был намётан. Стоило только уяснить, что загогулина с петлей на хвосте это «д», а шесть одинаковых линий подряд это двойное «т», как дело пошло как по маслу.
При виде серого конверта на углу стола мистер Хэмнетт заметно спал с лица.
– Что-то случилось? – осторожно поинтересовалась я.
Журналист, очнувшись, помотал головой.
– Не знаю. Нет, наверное, – он открыл конверт, заглянул внутрь и поспешно закрыл его обратно, словно обжегшись. – Ты уже видела, да? Мне постоянно присылают зачем-то эти снимки.
– Один и тот же? – мне стало дурно от предчувствия. И оно меня не обмануло.
– Разные. Только поза примерно одна – девушка смотрит в окно. Какой-то фанат, наверное, думает, что его рано или поздно напечатают, – судя по неуверенному тону, мистер Хэмнетт сам в эту версию не особо верил, но пытался себя в ней убедить.
Брезгливо держа конверт двумя пальцами, он уронил его в мусорную корзину под ногами и сгрёб вместо него папку со счетами.
– А что здесь? Хм. Спасибо, – кивнул журналист и, наконец, обратил внимание на стопку отпечатанного текста. – А это что?
– Ваши наметки, – отчиталась я, с трудом отрывая взгляд от письма среди обрывков.
Не мое дело!
– Вы же сказали причесать и напечатать. Вот, что разобрала, немного подкорректировала… – по его лицу я поняла, что сделала что-то не то.
– Ты сама отпечатала? Вот это все? – внятно, как ребенка или иностранца, переспросил мистер Хэмнетт.
