Вдали от жены и для того, чтобы отвлечься от своих сожалений, лейтенант Эммануэль Фелисите Мало предавался живописи настолько, насколько это позволяли военные действия. В отряде его прозвали «художником французов». Как только войска становились лагерем, он брал кисти, коробки с красками и писал портреты, для которых у него был большой выбор моделей: от принца Конде до простого солдата, искавшего подарок для нежно любимой невесты, которую он оставил на родине. Его произведения пользовались большим спросом. Однажды его – наряду с его третьим братом, который остался во Франции, – назвали гениальным художником. Даже сегодня их работы занимают почетное место в самых престижных коллекциях, в частности в коллекции королевы Англии
[147].
Жена Эммануэля Фелисите Мало, мужественная и преданная, вскоре решила разделить тяготы и опасности эмиграции, присоединившись к мужу в Берлине. Там она родила Жозефину, мать нашего зуава, а затем хотела последовать за мужчинами под ледяное небо России. Она села на корабль вопреки словам мужа и погибла во время кораблекрушения
[148], добавив свое имя к бесчисленным спискам жертв революции.
На следующий день после этой драмы братья Ла Селль де Шатобур поселились в Санкт-Петербурге. Вернуться во Францию? Как они могли это сделать, если законы их страны предлагали своим блудным сыновьям на выбор лишь гильотину или нищету? Они решили стать портретистами царской семьи и русского дворянства в манере Виже Ле Брюн, которая также знала, как извлекать выгоду из своего таланта благодаря сильным мира сего, чтобы жить без забот
[149].
На берегах Балтики с точки зрения общественных устоев они могли бы подумать, что находятся во Франции, так много там было их соотечественников, которые пытались жить в соответствии со своими старинными правами старшинства, воссоздавая симулякры французского образа жизни. Однако оба они каждый день боролись с тоской по дому. «Как я завидую судьбе тех, кто никогда не покидал свою родину и у которых нет приключений, о которых можно было бы кому-нибудь рассказать», – написал однажды Шатобриан. Привыкшие к ровному бретонскому климату, два изгнанника никак не могли привыкнуть ни к жаре короткого петербургского лета, ни к суровым зимам и ледяной мантии, которая покрывает Неву на шесть месяцев. Непостоянство погоды, патриотические тревоги, желание снова увидеть родную землю, страх умереть вдали от своей страны – это изгнание было горьким и мучительным.
И тут случилось несчастье. 14 апреля 1806 года дед Эммануэля умер от билиарной лихорадки. Ему было сорок лет. Он только что узнал о своем исключении из списка эмигрантов и о возвращении своего имущества. Только старший из братьев, Поль-Франсуа, сможет вернуться. В Бретани он воссоединится со своей женой, Бенинь де Шатобриан, которая провела самые мрачные дни революции в борьбе за освобождение своих сестер и невестки, заключенных в Ренне в тюрьму Бон Пастер
[150], – эпизод, который прославленный автор «Аталы» опишет позже в предисловии. Что касается матери Эммануэля, сироты без отца и матери, она будет отправлена вместе со своими братьями и сестрами в Аббевиль, в Сомме, где ее воспитает бабушка Бишье де Рош.
Родственник Жюля Верна
Будущий возлюбленный Марии Софии Эммануэль родился тридцать лет спустя, в 1837 году, во Франции в эпоху правления короля Луи-Филиппа I, круговорота современной жизни, первых поездов, роста городов и спекуляции. Его родители, Шарль и Жозефина Лаваис-Шатобур, осуществляют несколько выгодных сделок. У них во владении имелись земельные участки, выкупленные у герцога Галлиеры и располагавшиеся на перекрестке улиц Габриэль и Матиньон. На одном из приобретенных участков вскоре выстроят зал «Вантадур» и пройдет премьера драмы Виктора Гюго «Рюи Блаз». Сами они ведут существование между замком Камальдул на окраине Парижа
[151], отдыхом в курортных городках Люксей-ле-Бен и Киссинген
[152], и своей квартирой на Фобур-Сент-Оноре, недалеко от их кузенов, моей семьи. Они проживают в том месте, которое однажды станет восьмым округом Парижа. А тогда этот район находился на этапе перестройки. Только что открыли первую железнодорожную станцию в Париже, расположенную недалеко от площади Европы и улицы Сен-Лазар. Луксорский обелиск недавно занял свое место на площади Согласия. Строительство Триумфальной арки завершилось быстрее, чем строительство церкви Магдалины, которое еще не закончилось из-за призрачной деятельности Мальзерба, Тронше, Шово-Лагарда
[153] и других адвокатов Людовика XVI и Марии-Антуанетты.
Маленькие Лаваисы
[154] учатся то в колледже Станисласа, то в Королевском колледже Версаля
[155] и прогуливаются между теплицами зимних садов. Они растут в обществе прекрасных дам и уважаемых господ, увешанных золотом, в тот период, когда богатые аристократы занимают место аристократов по рождению, во Франции, которая не знает горя, но, по словам Ламартина, скучна. По всей вероятности, именно поэтому Эммануэль чувствует себя слишком молодым чужестранцем в эпоху этой буржуазной пошлости орлеанистской монархии с ее конформизмом, многочисленными условностями, благоразумием и морализмом, который не имеет никакого веса. Единственной живой верой, по-видимому, является поклонение деньгам и уважение к внушительному состоянию, которое завоевывают самыми грязными биржевыми махинациями.
В годы Французской революции семейные невзгоды только усилили эту веру. Со старым режимом и Бурбонами его связывали положение в обществе, религия и беды, которые случились с его родными: его мать Жозефина осталась сиротой, его бабушка погибла в кораблекрушении, и этот загадочный дедушка, которому он обязан своим именем, умер, не увидев родины. За спиной молодого человека, бодрого и внешне по-детски веселого, стоят жгучие воспоминания. Его терзают муки этого потока эмигрантов, который когда-то хлынул за границы Франции.
