Положение ее народа подогревало ее негодование. Она с горечью думала обо всех тех, кто приложил немало усилий, чтобы лишить ее короны, и в первую очередь о Викторе Эммануиле. За несколько бурных дней он осквернил монархию и обратил народные страсти против законной власти. Он изгнал ее, растоптал и поставил вне закона. Он захватил ее собственность с жаждой и яростью революционера. Тот самый человек, который называл себя избранником единодушного голосования, тот самый человек, который утверждал, что единство основывается на согласии, не использовал ничего, кроме чрезвычайных законов, произвольных исключительных мер и преследований для своих новых подданных. По мнению Марии Софии, «неаполитанцы» выстрадали эту революцию, и каждый день заставлял их ненавидеть ее еще больше. Первые писатели – Верга или Де Роберто
[452] – дистанцировались от этой Италии, порожденной кознями политиков. Да, это единое, атеистическое, хищное государство распространилось, как холера, обезглавило народы, повергло их в страх и поставило их добровольно или силой под власть одного короля и под одним флагом. В этой работе объединения, вопреки гению и традициям Италии, он превратил Неаполь с его прославленным прошлым в столицу префектуры. Его приспешники проникли повсюду, управляя древним королевством Бурбонов по своему произволу и ведя его к гибели. Теперь там каждый день вспыхивали голодные бунты. Повсеместно пробуждались сепаратистские устремления. Стоит ли удивляться, что несчастья столь велики, когда монархия, которая должна быть естественным связующим звеном, терпит неудачу в своем предназначении?
Для павшей королевы Виктор Эммануил и его сын Гумберт I зашли слишком далеко в своих разрушениях и сделали прощение невозможным. В стране, оставшейся на дрейфе, кто знает, может быть, Бурбоны, столь порицаемые в прошлом, вновь обретут признание. Это был не первый случай, когда в этих краях появлялся государь, о котором едва ли думали несколько месяцев назад. В 1894 году весть о неожиданной смерти «Франческьелло» в Арко в Тироле за три недели до его пятьдесят девятого дня рождения вызвала в Неаполе большое волнение
[453]. Тот, кто был или казался слабым, находясь на престоле, этот бедный король, этот молодой человек, у которого не было и года счастья, умер, окруженный сочувствием своих бывших подданных, которые, после того как очернили его, казалось, тосковали по нему. Он по крайней мере любил свой народ! Увы, его набожность предопределила его своего рода фаталистическую покорность. Он предпочел вечную ссылку использованию любой власти для наказания подстрекателей и лжесвидетелей. Его единственная вина состояла в том, что он был слишком гуманным, слишком мирным, слишком добродетельным.
Этот несчастный человек был рожден командовать ангелами, а не людьми. Тем не менее он прошел по жизни, претерпев скитания, предательства, интриги и смерти (его дочери, а также восьми его сводных братьев и сестер), так и не отрекшись от своего достоинства и своего звания.
Героизм его вдовы Марии Софии совсем иного, не столь эфемерного свойства. Она мечтает не столько о реставрации монархии, сколько о мести. Да! О возмездии для тех, кто морит голодом ее народ и заставляет его проливать столько тайных слез. Она не афиширует это из страха перечеркнуть самые славные страницы своего прошлого. Когда ее спрашивают о пьемонтских королях, она довольствуется ответом, что высший суд вынесет свой приговор: «То, как они с нами обращались, – плохое предзнаменование. Однажды Савойя в свою очередь может пострадать от изгнания».
Под этими благопристойными словами она скрывает свои сокровенные чувства, ведь этому божественному правосудию героиня Гаэты всегда была готова помочь своими руками. И это желание, без сомнения, никогда не было таким сильным, как сегодня. Когда больше не надеешься на счастье для себя, тогда можно задаться целью принести счастье другим. Она хочет, чтобы ее бывшее королевство освободилось от своих оков, она хочет, чтобы преступления Савойи были наказаны. И для «королевы-воина» пробил заветный час: она наконец примет участие в восстановлении справедливости.
Выстрелы в Монце
29 июля 1900 года. Убийца находится менее чем в полутора метрах от короля Италии. Все произошло так быстро, что адъютант не успел даже встать. Два карабинера бросились к террористу, сбили его с ног и надели на него наручники, а другие бросились им на помощь, чтобы оградить преступника от народного гнева.
Гумберт I, сын покойного Виктора Эммануила, прибыл в Монц 48 часов назад, чтобы отдохнуть. Вечером он присутствовал на вручении призов на соревнованиях по гимнастике
[454] в Палестро. В 22 часа 45 минут он вышел из выставочного зала и сел в свою карету. Когда дверь закрылась, к нему бросился мужчина и сделал несколько выстрелов из револьвера.
Король ранен! Было видно, как он упал на спину в объятия своего первого помощника. В него попали три пули, в том числе одна – в область сердца. Пока кучер стегает лошадей, граф Авогардо и генерал Понцо Валья укладывают государя на скамью, придерживая его голову. Часть публики следует за каретой монарха, которая на полной скорости направляется к королевской вилле. Но помощь не нужна, лицо уже покрыто смертной бледностью. Сын узурпатора выдыхает с последним стоном.
Невозможно описать оцепенение, опустошение, гнев населения Монца, обычно такого спокойного и счастливого. Некоторые из них собираются на подступах к дворцу, где только что была усилена охрана. Остальные толпятся перед тюрьмой Санто-Стефано, крича: «Смерть! Смерть!»
Рота пехоты с большим трудом сдерживает возмущенных людей. В течение нескольких часов после нападения все муниципалитеты и даже самые скромные деревни объял траур. В каждом гарнизонном городе были произведены залпы из ста пушек. На следующий день в киосках расхватывают газеты, слышен плач. В Риме царит огромное волнение. На площади Квиринала тысячи людей останавливаются, чтобы обсудить трагическое событие. Двери дворца закрыты. Личная квартира короля была опечатана. В Пантеоне рабочие уже строят катафалк под куполом.
Мужчина, вырванный из рук толпы и заключенный в тюрьму, сообщил, что его зовут Анджело Бреши. Он мастер-ткач. Приехал из Америки, где останавливался в Паттерсоне, гнезде анархистов. Он утверждал, что у него нет сообщников и что он действовал только из ненависти к институту монархии и стремления отомстить за жертв восстания в Милане. Фактически 6 мая 1898 года в этом городе вспыхнули волнения против подорожания хлеба, во время которых войска открыли огонь по толпе, убив 80 человек и ранив 450, в том числе многих пожилых людей, женщин и детей. Тем не менее в Монце полиция продолжает активно искать молодого блондина, сопровождавшего убийцу. Предположительно, в вечер преступления этот человек, тоже вооруженный, ждал короля у одного из двух выходов. Револьвер был найден в траве парка, где проходило мероприятие. В депеше из Нью-Йорка утверждается, что бывший итальянский депутат, проживающий в Паттерсоне, сказал, что знал о заговоре с целью убийства Гумберта. Что касается последнего, заговор был разработан в офисе американской анархистской газеты Les Questions sociales. Все уверены, что нападение в Монце – это не изолированный жест фанатика. Речь идет о согласованной акции, подобной тем, что происходят повсеместно с наступлением новой эры анархизма, эры бомб и стратегии «пропаганды делом». Бреши нанес удар, как это уже пытался сделать Акчарито
[455], как Казерио, убивший Сади Карно, как Анджолилло, убивший испанского министра Кановаса, и как Лучени, заколовший австрийскую императрицу. Это новое цареубийство – всего лишь очередная вооруженная рука всех Кропоткиных, Бакуниных и других Малатеста, которые повсюду в мире призывают к «перманентному восстанию словом, письменным словом, кинжалом, пистолетом и динамитом»
[456].
