Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.
— Мы незамедлительно переговорим об этом, — пообещал я, —
где ваш партнер?
Такахаши Кизаразу кивнул в сторону японца с ничего не
выражавшим лицом, который раскладывал фотоаппараты на витрине.
— Позовите его сюда, — потребовал я. Кизаразу затрещал
отрывистыми односложными словами, и к нам подошел другой японец.
Я раскрыл бумажник и показал две небольшие фотографии Эвелин
Эллис.
— Вы знаете эту девушку? — спросил я. Японец принялся
внимательно рассматривать фотографии, пожалуй, слишком внимательно. Я быстро
взглянул на Кизаразу.
— Эти снимки делал я.
— Конечно, это вы делали эти снимки, — подтвердил я, — на
обороте фотографий стоит ваше имя и печать вашей фотокомпании. Вы знаете эту
девушку?
— Да, конечно, — согласился он, — рекламные снимки. В
подсобке магазина у меня есть фотостудия для фотопортретов. Хотите взглянуть?
— Вы знаете эту девушку, — повторил я.
— Да, конечно, — подтвердил Кизаразу, — я знаю ее.
— Вы знаете, где она живет?
— У меня есть ее адрес в моих справочных книжках. А почему
вы спрашиваете об этом снимке, пожалуйста?
Я повернулся к его партнеру.
— Когда я покупал в этом магазине фотоаппарат, то у входа
стояла молодая женщина. Это она изображена на снимке? — спросил я.
Секунду голова японца оставалась неподвижной. Затем его
взгляд скользнул в сторону Такахаши Кизаразу, после чего он отрицательно
покачал головой.
— Нет, — заявил он, — на снимке изображена другая девушка.
— Вы знаете ту девушку? Вы встречали ее раньше?
— Очень извиняюсь. Я не знаю. Она рассматривала
фотоаппараты, задала вопросы, но ничего не купила.
— Как долго она оставалась здесь после того, как я ушел?
— Вы вышли, и она вышла.
— Сразу же?
— Почти одновременно с вами. Я повернулся к Кизаразу.
— Послушайте, — заявил я, — я пока не знаю всех последствий
всего дела, но я намерен их выяснить, чего бы мне это ни стоило. Если вы
пытаетесь…
Я увидел, как его взгляд скользнул поверх моего плеча, и его
дежурная улыбка, не сходившая с лица, неожиданно превратилась в застывшую
ухмылку.
— О'кей, Коротышка, — раздался голос Сержанта Селлерса, — на
этом можешь закончить. Я повернулся, чтобы взглянуть на него. Радом с ним стоял
еще один мужчина в гражданской одежде. Я понял, что это был сотрудник
управления полиции Сан-Франциско.
— О'кей, — продолжал Селлерс, — теперь мы, Дональд, беремся
за дело. Ты пойдешь вместе с нами. Тебя хотят видеть в управлении полиции.
— В связи с каким обвинением? — спросил я. — Поначалу это
будет обвинение в совершении кражи, — пояснил он, — а закончится обвинением в
совершении убийства.
Селлерс повернулся в сторону Кизаразу.
— Что пытался выяснить этот парень? — спросил он.
Кизаразу неопределенно покачал головой. Мужчина,
сопровождающий Селлерса, отогнул лацкан своего плаща и показал полицейский
значок.
— Давай выкладывай, — приказал он.
— Пытался разузнать о фотографиях модели, — объяснил
Кизаразу. Селлерс нахмурился.
— Не пытался ли он заткнуть тебе глотку, чтобы ты не
проговорился о том, что произошло, когда он покупал фотоаппарат?
— Что это такое — “заткнуть глотку”?
— Чтобы ты промолчал о том, как он манипулировал с
фотобумагой.
— О, фотобумага! — радостно воскликнул Кизаразу, улыбнувшись
во весь рот. — Очень интересно!
Его улыбка переросла в хихикание.
— Кто-то под прилавком открыл пакет с фотобумагой, — сообщил
он. — Очень интересно! Когда мистер Лэм ушел из магазина, мы нашли на полу
фотобумагу — семнадцать листов, глянцевой. Точно такую же бумагу покупал мистер
Лэм, когда стоял у прилавка, а я вышел в подсобную комнату за фотоаппаратом.
Кизаразу не переставал кланяться, из-за чего его голова
напоминала пробку, подпрыгивавшую на поверхности воды.
— Будь я проклят! — выругался Селлерс. Кизаразу неутомимо
кланялся и улыбался. Неожиданно, судя по выражению лица Селлерса, он принял
решение.
— О'кей, Бил, — обратился он к своему спутнику, — забирай
этого парня в управление и держи его там. А я попытаюсь перетрясти это
заведение. Здесь что-то должно быть… ох, уж этот маленький, хитроумный шельмец.
Мужчина, которого Селлерс назвал Билом, со злостью сжал
пальцами мои бицепсы.
— О'кей, Лэм, — заявил он, — пошли, — и повел меня к выходу
из магазина.
Я вынужден был подчиниться грубой силе, поскольку ничего
другого мне не оставалось делать.
Вслед за мной раздался голос Кизаразу, на прощание
сказавшего мне:
— Очень сожалею, мистер Лэм, очень сожалею.
Глава 8
В управлении полиции мне пришлось прождать более сорока пяти
минут. Наконец, появился Фрэнк Селлерс. После этого меня препроводили в одну из
тех унылых комнат, которые так характерны для полицейских заведений.
Старый дубовый стол, пара медных плевательниц, несколько
дешевых стульев, да еще плакат с календарем на стене — вот и вся обстановка
комнаты. Линолеум на полу выглядел так, словно он кишел гусеницами. На самом
деле это были ожоги от брошенных мимо плевательницы окурков.
Мужчина, которого Фрэнк Селлерс называл Биллом, оказался
инспектором полиции Гэдсеном Хобартом. Ему не нравилось имя, которым его
нарекли при рождении. Все знали об этом и поэтому вежливо называли его Биллом.
Селлерс ногой отшвырнул от стола один из стульев и жестом
указал мне на него. Я сел.
Инспектор Хобарт тоже сел.
Фрэнк Селлерс продолжал стоять прямо передо мной. Он смотрел
на меня сверху вниз, слегка покачивая при этом головой, словно хотел сказать:
“Я всегда знал, что ты, в конце концов, окажешься проходимцем и, бог ты мой, я
нисколько этим не разочарован.»
— Ладно, Коротышка, — обратился ко мне Селлерс, — что ты
можешь сказать в свое оправдание?
— Ничего.
— Ну что ж, тебе, черт возьми, следует, не теряя времени,
что-нибудь придумать, поскольку у нас готово обвинение против тебя, в связи с
совершением убийства. Оно настолько обосновано, что даже тебе не удастся
отвертеться от него.
