— Видать, это молодцы со здоровыми легкими, не то что наш бедный мальчик.
Отдельные слова чьей-то речи долетали из окон театра в эту тихую комнату, и тогда казалось, будто по мраморным чертам Джуда пробегает что-то вроде улыбки и тускнеют ветхие, давно оставленные им тома Вергилия и Горация в издании Дофин и потрепанный греческий Новый завет, стоящие на соседней полке, а также другие книга в том же роде, шероховатые от каменной пыли, потому что он имел привычку урывками читать их во время работы. Раздался радостный колокольный звон, его раскаты наполнили комнату.
Арабелла перевела взгляд с Джуда на миссис Эдлин и спросила:
— Как вы думаете, она приедет?
— Вот уж не знаю. Она ведь поклялась не видеться с ним больше.
— Как она теперь выглядит?
— У нее, бедняжки, очень измученный и несчастный вид. Выглядит она намного старше, чем когда вы ее видели в последний раз. Она угасла, увяла. А все муж! Не может она его выносить даже сейчас!
— Если бы Джуд был жив и увидел, какая она, он, пожалуй, разлюбил бы ее.
— Ну, этого мы не знаем… Он ни разу не просил вас послать за ней с тех пор, как так странно пришел повидать ее?
— Нет, совсем наоборот. Я как-то предложила позвать ее, а он сказал, чтобы я не смела сообщать ей, что он болен.
— Простил он ее?
— По-моему, нет.
— Ну что ж, будем надеяться, она, бедняжка, где-нибудь да найдет прощение! Она говорит, что обрела покой.
— Пусть она станет на колени и до хрипоты будет клясться в этом перед своим нательным крестом — все равно не поверю! — сказала Арабелла. — Нигде она не находила покоя после того, как ушла от него, и никогда не найдет, пока не последует за ним!
