Все кинулись осматривать пустую комнату: рама окна была распахнута. Еще раз обошли с фонарем всю лужайку, обшарили каждый куст, но Сью нигде не нашли. Тогда расспросили привратника главного входа, и он припомнил, что слышал за домом на реке какой-та плеск, но не обратил на него внимания, решив, что эти утки плывут вниз по течению.
— Значит, она перешла вброд реку! — воскликнула одна из наставниц.
— Или утопилась, — сказал привратник.
Директриса была в полном смятении, страшась не столько смерти Сью, сколько появления газетной заметки с подробностями этого происшествия, что вкупе с прошлогодним скандалом на долгие месяцы сделало бы колледж притчей во языцех.
Достали еще несколько фонарей и обследовали реку и, наконец на противоположном илистом берегу, выходящем прямо в поле, обнаружили следы маленьких ног, и тут уж не осталось сомнений, что не в меру обидчивая девушка перешла вброд реку, доходившую ей почти до плеч, — река эта была главной в графстве и с почтением упоминалась во всех учебниках географии. Поскольку Сью не утопилась и не навлекла тем самым на школу позора, директриса заговорила о ней свысока и даже выразила радость по поводу того; что она сбежала.
В этот самый вечер Джуд сидел у себя дома возле соборных ворот. Часто с наступлением темноты он выходил на тихую Соборную площадь, останавливался перед домом, который укрывал от него Сью, и, следя за тенями девичьих голов, мелькавших за шторами, мечтал об одном — сидеть и читать весь день, — занятие, которым многие из легкомысленных обитательниц этого дома пренебрегали. Но в этот вечер, вымывшись и выпив чаю, он углубился в изучение двадцать девятого тома библиотеки отцов церкви Пьюзи, которую он купил у букиниста по цене, показавшейся ему поразительно низкой за такой бесценный труд. Вдруг ему послышался легкий стук в окно, потом еще раз. Ну конечно, кто-то бросил в окно горсть гравия. Он встал и осторожно поднял раму.
— Джуд! — послышалось снизу.
— Сью?
— Да, это я! Могу я подняться к тебе незамеченной?
— Конечно!
— Тогда не спускайся. Закрой окно.
Джуд ждал, зная, что она может беспрепятственно войти в дом, лишь повернув ручку парадной двери, как заведено в большинстве старых провинциальных городов. Его бросило в дрожь при мысли, что она прибежала к нему со своим горем, как когда-то он к ней со своим. Как же они похожи! Он отодвинул задвижку на двери своей комнаты и услышал в темноте осторожное поскрипывание ступеней, и через мгновенье она вошла в комнату, освещенную лампой. Он бросился к ней и протянул к ней руки — она была вся мокрая, словно русалка, платье прилипло к ней, подобно одеждам на фигурах парфенонского фриза.
— Ух, как я замерзла! — проговорила она, стуча зубами. — Можно к тебе на огонек, Джуд?
Она направилась к небольшому камину, в котором еще теплился огонь, однако вода текла с нее ручьями, и всякая надежда обсушиться казалась нелепой.
— Что ты наделала, родная? — спросил он с тревогой и невольной для себя нежностью.
— Перешла вброд самую широкую реку в графстве — больше ничего. Они меня заперли за нашу прогулку, и это было так несправедливо, что я не выдержала, вылезла в окно и убежала через реку.
Она начала объяснять обычным своим независимым тоном, но под конец ее тонкие розовые губы задрожали, и она еле сдержала слезы.
— Милая Сью! — воскликнул он. — Ты должна снять с себя все! Постой, дай сообразить… Можно одолжить платье у моей хозяйки. Я сейчас спрошу у нее.
— Нет, нет! Ради бога, пусть она ничего не знает! Школа совсем рядом, чего доброго, они еще придут за мной!
— Тогда надень мое. Хорошо?
— О нет.
— Мой воскресный костюм. Ты знаешь. Он как раз под рукой.
По правде говоря, в единственной комнате Джуда все было под рукой, иначе и быть немогло, поскольку просторностью она не отличалась. Он выдвинул ящик комода, достал свой лучший костюм и, встряхнув его, спросил:
— На сколько минут мне выйти?
— На десять.
Джуд спустился на улицу и принялся расхаживать перед домом взад и вперед. Когда часы пробили половину восьмого, он вернулся. В своем единственном кресле он увидел слабое и хрупкое существо, одетое, как он сам в воскресный день, такое трогательное в своей беззащитности, что сердце его переполнилось нежностью. На двух стульях перед камином была развешана ее мокрая одежда. Когда он сел рядом с ней, она покраснела, но только на мгновенье.
— Странно, да, Джуд, что я здесь перед, тобой в таком виде, а мои вещи развешаны вокруг? Впрочем, какая ерунда! Это всего-навсего женская одежда — бесполая ткань… Ах, как мне нездоровится! Ты просушишь мое платье, Джуд? Пожалуйста, а потом я пойду искать себе пристанище. Еще не поздно.
— Нет, тебе никуда нельзя идти, раз ты больна. Оставайся здесь, Сью, дорогая! Что я могу для тебя сделать?
— Не знаю. Я не могу унять дрожь. Мне бы согреться.
Джуд набросил на нее свое пальто, а потом сбегал в ближайший трактир и вернулся с небольшой бутылкой.
— Вот отличный бренди, — сказал он. — Пей скорее, дорогая, пей все.
— Как же я буду пить, прямо из бутылки?
Джуд взял с туалетного столика стакан и разбавил бренди водой. Она чуть не поперхнулась, но все же проглотила содержимое стакана и откинулась на спинку кресла.
Затем она начала подробно рассказывать обо всем, что с ней произошло с момента их расставания, однако в середине рассказа язык ее стал заплетаться, голова поникла на грудь, и она умолкла. Ее объял крепкий сон. Джуд, страшно боявшийся, что она схватила сильную простуду, очень обрадовался, услышав ее ровное дыхание. Тихонько подойдя к ней, он увидел, что на посинелых ранее щеках появился румянец, а прикоснувшись к свесившейся руке, убедился, что она потеплела. Потом, повернувшись спиной к огню, он долго стоял и глядел на нее, почти как на божество.
IV
Из задумчивости Джуда вывел скрип ступенек, — кто-то поднимался по лестнице.
Он живо собрал одежду Сью со стульев, где она сушилась, сунул ее под кровать, а сам уселся за книгу. Кто-то постучался и, не ожидая ответа, открыл дверь. Это была квартирная хозяйка.
— Ах, мистер Фаули, я не знала, дома вы или нет. Зашла спросить, будете ли вы ужинать. У вас, оказывается, молодой джентльмен…
— Да, мэм. Пожалуй, сегодня я не стану сходить вниз. Быть может, вы принесете ужин мне сюда на подносе, и еще чашку чая?
Во избежание хлопот у Джуда вошло в привычку спускаться в кухню и делить трапезу со всей семьей. Однако для такого случая хозяйка подала ужин наверх, и он принял его, стоя в дверях.
Когда она ушла, он поставил чайник на огонь и вытащил из-под кровати одежду Сью, — она еще далеко не просохла, а толстое шерстяное платье было совсем мокрое. Снова развесив вещи на стульях, он прибавил огня и глубоко задумался, глядя на пар, который тянулся от мокрой одежды в дымоход.
