Вдалеке на небе виднелся темный след. Судя по тому, как медленно он полз, до летающей твари было несколько лиг. Может, их тут двое или трое?
Нет, вряд ли.
В особенности тоскливо и одиноко становилось вечерами. Поначалу, когда я еще часто ходил в город, то приносил оттуда книги. Увы, оставленные во Всегдашнем доме, они пропадали. А спрятанные снаружи забирал Морок. Таскать же с собой кучу бумаги не имело смысла. Так что в итоге у меня сохранились лишь два томика с плотно напечатанными мелкими буквами. Дантри посчитал их незаменимыми для нашего плана, для приготовлений к неизбежно грядущему. Этот план мы сварганили спешно, за два-три дня, после того как маршал Давандейн вернула себе Валенград. Первый томик – инструкция по плетению света, второй – учебник по высшей математике. В обоих материал излагался тускло, нудно и крайне невнятно. Но зато попытки понять логику и смысл, при моем-то невежестве, заменяли долгими вечерами решение головоломок. Я читал и перечитывал эти томики, и, в конце концов, выучил их наизусть. Хотя вряд ли докопался до сути. К тому же книг явно было недостаточно. Я так и не уяснил, что мне, в точности, следует делать.
Я снова полистал измызганные страницы, но не смог сосредоточиться и поймал себя на том, что бессмысленно пялюсь на небесные трещины, будто в их тусклых контурах прячется решение.
– Опять думаешь про нее? – осведомилась Ненн.
Она уселась и взгромоздила ноги на ограждение веранды. Беззвучно.
– Кажется, ты думаешь, что это так, – указал я, – а значит, я либо действительно думаю о ней, либо у меня появилась мысль о ней подумать.
– И какой толк думать про мертвых?
– От тебя такое слышать в особенности круто, – заметил я.
Призрачная Ненн призрачно ухмыльнулась, показав призрачно-белые зубы. Ха, у настоящей Ненн они были бы черными как смоль.
– Но ведь к этому все и сводится, разве нет? Кругом призраки. И ты, и она, пойманная светом. Даже само место – призрак ярости Вороньей лапы.
– У-у, гребаный поэт, – буркнула Ненн.
Она встала, потянулась и зевнула. Рот раскрылся слишком широко. Живая кожа лопнула бы, и челюсть бы вывихнулась. Я уже не обращал внимания на подобные мелочи. Привык.
Ненн громко пукнула.
– Живой ты нравилась мне гораздо больше, – усмехнулся я.
Ненн не обиделась. Призракам наплевать.
– Ты вообще перестанешь сохнуть по ней?
– Несправедливо, – упрямо буркнул я. – Эзабет спасла всех и умерла за нас. Она заслужила жизнь.
– Ох, небеса. И это говорит тот, кто махал мечом и стрелял направо и налево. Когда вокруг трупы, чума, гангрена, клятая Машина и хреновы Глубинные короли, железо и месиво, дохнут все подряд – как знать, кто заслужил, а кто нет. Тебе и самому, по большему счету, наплевать.
Ну, тут не поспоришь. Даже драджи, которых я заманил в ловушку, или их предки, когда-то были людьми. Они не виноваты в том, что помечены, извращены Королями. Может, недавно истребленные мной драджи были такими же зелеными юнцами, как те, кого я погубил при отступлении из Адрогорска. Такими же, как те, кому я приказал стоять на стенах Валенграда, позже разнесенных в пыль Шавадой. Нельзя ненавидеть драджей за то, какими они стали. Драджи, в общем-то, похожи на нас. И достойны жить. Но, клянусь, я перебил бы целую драджевую империю, если бы это помогло вернуть Эзабет.
Интересно, что бы она подумала, глянув на меня нынешнего? Эх. Я и прежним-то не всегда ей нравился. А последний десяток лет уж точно не пошел на пользу моей внешности.
– Отстань, – попросил я Ненн, как и в прошлый раз, когда она пришла посидеть со мной. Любопытно: Ненн могла находиться на веранде, но не смела зайти в коттедж. Никакое создание Морока не могло попасть во Всегдашний дом. Он был надежной защитой и от джиллингов, хотя те давно не появлялись. Созданиям Морока дом казался чужим.
Пришла и отступила ночь. Утро принесло туман, и я оставался в доме, пока не прояснилось. Туман – всегда скверно, но в Мороке он особенно опасен. Есть твари, обитающие только в тумане. Непонятно, куда они потом деваются. С этими тварями лучше не связываться. Быть съеденным – еще не самое худшее, что может случиться.
Лишь когда взошло солнце вместе с двумя лунами, золотой Эалой и холодно-голубой Кладой, я отправился на охоту. Встал на колени и приложил ладонь к песку. Морок нашептал мне свои секреты, и я пошагал туда, где был должен находиться север. Теперь Морок постоянно подсказывал, куда идти и где охотиться. Я уже и не помнил, когда началось наше странное общение и Морок перестал ненавидеть меня. Он забрался в мои жилы и десны, а если я расслаблялся, лез и в мысли. Ему не нравилась моя цель, не нравилось то, что человек не торопился окончательно слиться с ним. Но я очень долго барахтался в его объятиях, и отрава прекратила вредить мне. Мы не соединились, но сосуществовали. Ему я импонировал не больше, чем сквемы и дульчеры. Был для него всего лишь вещью – но вещью понимающей, и это, по-видимому, являлось важным. Драджи называли меня Сыном Морока. И, в общем-то, не ошибались.
Я вернулся к месту вчерашней засады, и оно оказалось уже не за дюнами, а перед ними, и вполовину ближе. Озеро смолы превратилось в дымящий, пузырящийся ручей вязкой жижи, текущий через дорогу. Мне пришлось оттопать две мили, чтобы обойти его. Тела драджей-солдат и их тварей исчезли, пожранные тем, что обитало под зарослями стеклянной травы. Но меня интересовали не они, а навигатор, – вернее те, кого привлекли его останки.
Среди обглоданных до белизны костей дремала пара раздувшихся личинок с паучьими ногами. Я не знал, как они называются. Возможно, только эти двое и существовали во всем Мороке. Личинки разгрызли завязки доспехов и отодрали пластины – так рыбак снимает крабовый панцирь, чтобы добраться до мягкого белого мяса. Твари нежились под послеполуденным солнцем, их чудовищно разбухшие животы обвисли.
Я решил назвать тварей утилизаторами.
Наевшиеся до бесчувствия, они не заметили моего приближения. Но даже если бы и заметили, то, набухшие, все равно не смогли бы удрать. Я отрубил то, что посчитал головами, туловища увязал, закинул за спину и отправился домой.
Через несколько миль, будто очередную насмешку, я повстречал поднимающуюся из песка, ничем не поддерживаемую лестницу с каменной аркой наверху. Вместо неба в арке виднелась чернота. Я не в первый раз наткнулся на черные врата. В последние месяцы они появлялись часто. Морок ясно намекал: поднимись и ступи в темноту за аркой.
Я держался подальше от лестниц. Морок не был мне другом, и доверять ему не стоило.
Вернувшись к Всегдашнему дому, я уселся и принялся свежевать тварей. Ненн молча глядела на меня. А с началом моей трапезы исчезла.
Потом пришли кошмары, такие яркие и впечатляющие, что я бы перенес их на холст, если бы умел рисовать. Я видел мир до пришествия Глубинных королей, до того, как Воронья лапа отогнал их армии, выпустив Сердце Пустоты. Поля расцвечивали чудесную землю зеленью, золотом и медью. Колыхались спелые колосья, под тяжестью плодов гнулись ветви олив. Летом сияло жаркое солнце, весной обильно лили дожди. Князья и королевы, владеющие этой землей, не были святыми. Но они отчаянно дрались, когда Глубинные короли пришли топтать хлеба и жечь оливковые рощи. А после того как князья и королевы сделали все, что смогли, Воронья лапа в отчаянии выпустил Сердце Пустоты. Испуганные дети, оторвавшись от уроков или работы, смотрели на змеящиеся по небу трещины. Высвободившаяся мощь разорвала землю, смяла саму ткань мироздания. Плавились леса, рушились башни. Пшеница шипела, плевалась, испускала облака ядовитого дыма, псы сливались с хозяевами и превращались в нечто не похожее ни на тех, ни на других – если везло. Я видел, как надвигающиеся драджи пялились в небо, а там дрожали, слепли луны. Небеса завыли, и драджей разметало, исказило, уничтожило. Я прочувствовал тысячи жутких смертей.
