- А от этого ни минуты покоя; вечно допекает, чтоб мы больше думали о своей душе да о благе ближнего, - просто сил никаких нет.
- Узнал он, что купель протекает, - так она уж сколько лет протекает! а я ему говорю, что мистер Гринэм на это внимания не обращал, поплюет, бывало, на палец, да так и окрестит. Как он раскричится: "Милосердный боже! Немедленно пошлите за мастером. Куда я попал!" Не очень-то мне это было приятно слышать, если на то пошло.
- И все-таки, хоть он и против нас, а мне нравится, как новый священник взялся за дело, - заявил старый Уильям.
- Как же так, Уильям, - укоризненно сказал Боумен, - сам за оркестр голову готов сложить, а вступаешься за того, кто его разогнать хочет?
- Как мне жалко оркестр - никому так не жалко, - убежденно сказал старик, - и вы все это знаете. Я в этом оркестре с одиннадцати лет - всю жизнь, почитай. Но все ж таки я не скажу, что священник плохой человек. Мое такое твердое мнение, что он хороший молодой человек.
При этих словах в глазах старого Уильяма сверкнул былой огонек, и что-то величественное появилось в его фигуре, освещенной заходящим солнцем и отбрасывающей гигантскую тень, которая распростерлась на добрых тридцать футов и голова которой падала на ствол могучего старого дуба.
- Да, парень он простой, ничего не скажешь, - отозвался возчик, - не погнушается с тобой заговорить, грязный ты или чистый. Помню, как мы с ним в первый раз встретились: иду я по тропинке, а он мне навстречу, и хоть он меня сроду в глаза не видал, а все-таки поздоровался. "Добрый день, говорит, хорошая сегодня погода". А в другой раз я его встретил в городе. Штанина у меня была вся располосована, - это я думал срезать путь и пошел прямиком через колючки, - и чтоб его не срамить, я поднял глаза на крышу, пусть, дескать, пройдет мимо, будто знать меня не знает. Да не тут-то было. "Добрый день, говорит, Рейбин", - и как ни в чем не бывало руку мне жмет. Будь я весь в шелку и бархате, и то нельзя было бы со мной лучше обойтись.
Тут на другом конце улицы показался направлявшийся к ним Дик, и все повернулись в его сторону.
III
ПОВОРОТ В РАЗГОВОРЕ
- Пропал наш Дик, - сказал возчик, - увяз по самую маковку.
- Что? Да не может быть! - воскликнул Мейл с видом человека, который настолько огорошен услышанным, что готов усомниться в собственных ушах.
- Ей-богу, - продолжал возчик, устремив взгляд на Дика, который шел по улице, не подозревая, что является предметом обсуждения. - Смотрю я на него и вижу, что дело его дрянь. Все-то он поглядывает в окошко; все начищает башмаки; все ему куда-то нужно идти; все смотрит на часы; только и слышим, какая она замечательная, до того, что невтерпеж прямо, а чуть намекни замолчит как могила и больше о ней ни словечка. Я сам по этой дорожке один раз прошелся, соседи, и местность мне знакомая. Говорю вам, пропал человек.
Возчик отвернулся и с горькой усмешкой поглядел на молодой месяц, который имел несчастье попасться ему на глаза.
Проникшись серьезностью положения, все молча смотрели на приближавшегося Дика.
- А все мать виновата, - говорил возчик: - И надо же ей было позвать учительшу на рождество. Я как увидел ее голубое платье да резвые ножки, так сразу почувствовал, что это не к добру. Берегись, думаю, сынок, как бы тебе голову не вскружили.
- А в прошлое воскресенье они вроде бы едва поздоровались, - осторожно, как и подобало человеку постороннему, заметил Мейл.
- Э, так всегда бывает. Как нападет эта хворь, тут тебе и холодность, тут тебе и притворство, тут тебе и еще бог знает что. Да и то сказать немного раньше, немного позже, какая разница? Быстрей начнется, быстрей и кончится - все равно не миновать.
- Мне вот что непонятно, - заговорил Спинкс, мастерски объединяя две нити разговора воедино и отрубая рукой каждое слово, как будто важно было не то, что сказано, а _как_ сказано, - откуда мистер Мейболд проведал, что она играет на органе? Мы ведь знаем с ее собственных слов, если только их можно принимать на веру, что она ему об этом ни единым звуком не обмолвилась, не говоря уж о том, чтобы дать согласие играть.
На лицах собравшихся отразилось недоумение. Тут подошел Дик, и ему сообщили новость, которая привела в такое смятение музыкантов.
- Она мне сама говорила, - сказал он, вспыхнув при упоминании о мисс Дэй, - что ради дружбы к нам ни за что не согласится играть, а как это получилось, что она передумала, - понятия не имею.
- Вот что, соседи, - начал возчик, по своему обыкновению, оживляя угасающую беседу свежими мыслями, - я вам хочу такую штуку предложить. Мое дело предложить, а уж соглашаться вам или нет - смотрите сами. Мы все здесь давно друг друга знаем, верно ведь?
Все закивали. Это положение не отличалось новизной, но было весьма уместно в качестве вступления.
- Так вот, - продолжал возчик и для пущей убедительности хлопнул своей тяжелой, как гиря, рукой по плечу мистера Спинкса, который постарался при этом сохранить невозмутимый вид, - давайте завтра в шесть часов вечера, все, как один, заявимся к священнику Мейболду. Все останутся в прихожей, а один или двое пройдут в комнату и поговорят с ним, как мужчина с мужчиной. Скажем, так: "Мистер Мейболд, у себя в мастерской каждый хозяин волен распоряжаться по-своему, а в меллстокской церкви хозяин вы. Только не выгоняйте нас так сразу. Позвольте нам остаться до рождества, а там мы сами уступим место мисс Дэй, и даже слова поперек не скажем. И на вас никакого зла держать не будем, мистер Мейболд". Ну, что, разве не правильно?
- Очень даже правильно, Рейбин Дьюи.
- И если он предложит нам сесть - откажемся. Не к чему рассаживаться, когда люди только что помирились.
- Вовсе даже не к чему. Сделаем свое дело, повернемся и уйдем - так он нас больше уважать будет.
- Пожалуй, Лифу не стоит с нами идти, - сказал Майкл, поворачиваясь к Лифу и оглядывая его с ног до головы. - Уж больно он у нас глупый - еще все испортит.
- Да тебе ведь и не хочется идти, а, Томас? - спросил Уильям.
- Хи-хи, нет, не хочется. Разве самую малость.
- Как бы ты не сморозил там какую-нибудь глупость, - сказал Мейл.
- Я страсть какой бестолковый! Так уж случилось-получилось, хи-хи!
С этим все согласились, и вовсе не потому, что хотели унизить Лифа, воспользовавшись его чистосердечным признанием, а просто потому, что Лиф ни чуточки не огорчался своей бестолковостью, и этот его недостаток был всем известен.
- Зато у меня дискант, - продолжал Томас Лиф, придя в полный восторг оттого, что его так дружелюбно назвали дураком, - и я пою не хуже любой девицы, а то и лучше, да и замужней женщины тоже. А если б Джим не помер, у меня был бы умный брат! Завтра у бедненького Джима день рождения. Был бы он жив, ему бы сравнялось двадцать шесть.
- Тебе, видно, очень жаль Джима? - задумчиво спросил старый Уильям.
