Я производил и торговал жидким золотом любой крепости и сорта. Фрэнк Голдман владел пивоваренным заводом и заводом по изготовлению виски. Я поставлял пойло во все регионы вокруг Портленда.
Если бы кто-нибудь узнал, что «Золотой Волк» Фрэнк Голдман на двое суток стал сиделкой для дешёвой шлюхи, он бы рассмеялся. Я бы и сам рассмеялся, но я, мать вашу, это делал.
Я выдавливал таблеточки из блистера и ставил уколы. Я замерял температуру и переодевал эту девчонку. Мой член от вида её безвольного тела каменел. Мне стоило больших трудов не навалиться на неё, беспомощную. Я никогда не трахал бесчувственных девок. Но при взгляде на игрушку Николь у меня начинался пожар в трусах.
Я отправил её мыться в душ, но не вытерпел и разделся сам.
Малышка чувственно растирала себя крошечными ладошками.
Член горел, словно его обмазали перцем чили. Яйца подскочили кверху, твёрдые, как бильярдные шары.
Дьявол тебя разбери, Моника, в кого ты превратилась за эти месяцы?
Я же трахал её раньше. Точно так же, как других. Откуда взялась эта зависимость от её тела?
Шлюшка похудела, но задница всё равно кругленькая.
Упругая, но в то же время мягкая. Сисечки приподнимаются вверх, когда она смывает шампунь с волос. Потом она моет себя между ножек. Медленно и так… соблазняюще, что я не выдерживаю.
Я оказываюсь рядом с ней. Мой член готов стартануть прямиком в неё.
Я обхватываю её грудь. Накрываю ладонями и тру. Соски становятся тугими горошинами от нескольких движений.
Да, малышка… Ты тоже горишь.
Одной рукой я мну её роскошные сиськи, пощипывая соски по очереди.
Мои бёдра сами совершают фрикции. Член трётся о расщелину между её сладких булочек.
Я возьму её попку сегодня. Я её трахну…
Пальцы второй руки ныряют между её стройных ножек. Моя ненаглядная шлюха сводит бёдра вместе, как самая настоящая целочка.
Мне очень нравится эта игра. Охренеть, как нравится. Её игра даже пахнет вкусно и сладко, как сочная клубничка. Меня простреливает oт мысли о моём языке на её клиторе.
Фрэнк, ты спятил.
Я не вылизываваю киски шлюхам. Я не трогаю их губами и языком там, куда спускали сперму десятки или сотни других мужиков. Я даже не целуюсь с шалавами. Я не целую их поганые рты, напоминающие слив в раковине.
Но эту сучку хочется вылизывать до её бешеных криков и судорог…
Я прогоняю эти чертовы мысли из головы. Когда она была Моникой, мне ни разу не хотелось дотронуться до её щели губами и языком.
«Она и есть Моника!» — напоминаю я себе.
Я прикусил губами кожу на шее и развёл бёдра. Я потрогал её клитор. Он уже подрагивал, пульсировал. Он сладко подёргивался под моими пальцами.
— Давай, Николь… Ты хочешь меня, да? Течёшь для меня, сучка?
— Нет!
— Да, сучка… Уже да! — прорычал я, нащупав пальцами между складок её шелковистую смазку.
— Это просто вода!
Брехливая сучка. Я выключил душ, покрутил пальцами вокруг её узкой щели и ввёл два пальца. Всего на одну фалангу.
Николь дёрнулась, словно у неё подогнулись ноги. Я рассмеялся и поднёс их к её губам.
— Оближи.
Пришлось сжать её шею, что бы заставить сделать это.
— Вот так, да… — простонал я, когда она открыла пухлые губки и втянула мои пальцы в свой ротик.
Горячий, мокрый ротик. Этот ротик принадлежит мне и моему члену. Мне нравится трахать этот ротик до глотки и кончать в него… Всего один раз, но зато, какой вкусный!
– Οблизывай и соси…
Её язычок быстрый и безжалостный. О… Сучка-а-а-а… Как мне хочется попробовать его на вкус!
Я понял, что почти на грани. Развернул её к себе лицом. Одна рука на груди, пальцы второй руки безжалостно теребят клитор.
Я двигаюсь вперёд. Οна стонет, да… Моя шлюшка заведена и стонет. Но внезапно упирается в грудь рукой.
— Не надо меня целовать!
Её синие глаза возмущенно полыхали.
Я сжал её плечо и погладил шею.
Мой грёбаный фетиш номер два — её тонкая шея.
Грёбаный фетиш номер один только что посмел вытолкнуть из этого грязного ротика, что она не станет со мной целоваться.
Её язычок будет ставить условия мне?
— Детка, ты ничего не перепутала? — ухмыляюсь я. — Это ты мне должна. А я ставлю тебе условия. И если мне вдруг захочется пососаться с тобой, ты станешь это делать так охеренно хорошо, как только можешь.
«Николь» часто и мелко дышала, когда я приблизился к её лицу. Γрязная, да… Она шлюха. Но сейчас мы играем в невинную шлюху.
Глядя на её подрагивающие губы так легко обмануться, что их не целовали, как следует.
Я жестко налетел на сомкнутые губы. Прикусил этот десерт.
Αлый, сочный десерт. Она вскрикнула и раскрыла рот.
Я прикусил её губы по очереди. Потом толкнулся языком.
Быстро и жадно, на всю глубину её рта.
Жарко, влажно… Дотронулся до её языка и прорычал, начав дразнить и играть.
Оторвался на мгновение.
— Играй со мной, пока я играю в тебя, Николь. Играй или пожалеешь… Давай же!
Я вновь набросился на её рот. Её язычок несмело дотронулся до моего. На месте столкновения произошёл взрыв.
Вылетевшей искрой мне спалило последние остатки разума.
Я целовал и рвал её ротик, заставляя распахивать его еще шире. Я глубже толкался языком, ловил её язык. Я сосал его и кусал. Наслаждался глубокими и глухими стонами.
Николь тряслась от возбуждения и едва не сползала пo стенке.
Сосок под моими пальцами был острый и тугой, как камень.
Второй рукой я сжимал её шею.
Это было сладко и сумасбродно. Её поцелуй — клубничный сок на моём языке…
ГЛАВА 17. Фрэнк Голдман
Я толкался бёдрами вперёд. Мой член сам рвался к её киске.
Член уткнулся между её бёдер и скользил по набухшим губкам, задевал клитор.
Мой член намок от её соков. Она текла очень сильно. Давно не трахалась, малышка… Стала очень узенькой. У меня коротит в голове, когда я представляю, как стеночки её киски сжимают мой член.
А-р-р-р-р…Нет сил терпеть.
Я перехватываю её ладонь и заставляю обхватить свой стояк.
— Сначала подрочи мне рукой. Потом возьмёшь в свой ротик… Начинай!
Николь громко стонет, но всё ещё пытается держаться. Дрянь смеет отказывать мне?
