– Детка…
– Здравствуй, Олег.
– Тимур? – по-идиотски переспрашиваю я, как будто не узнал его голос.
– Он самый. Ты не звони больше Варе. Вещи ее пришлешь с курьером.
– Что? В каком смысле? – фыркаю я.
– И приезжать не надо. Нет больше Вари. – я чувствую, как вся кровь мгновенно покидает мое тело.
– Не понял… – сиплым голосом произношу, оседая по стенке на пол кабинета.
– Нет ее, Олег. Не приходи больше и не звони.
С этими словами он отключает звонок, и я тут же умираю. Зажмуриваюсь, пытаюсь считать… делать хоть что-то, что вернет мне здравый рассудок, но ни черта не помогает. Ни черта. Кабинет крутится вокруг меня с такой скоростью, что я не успеваю выловить хоть один объект. Я чувствую, что погружаюсь в какую-то яму, и только где-то очень далеко, краем уха я слышу голос отца:
– Олег! Олег! Вызывай скорую! – крик куда-то в сторону, а я даже не могу среагировать. Меня непрестанно рвет, и перед глазами темнота с яркими вкраплениями рыжего. Это пиздец. Если она мертва, я тоже не вижу смысла жить.
Глава 36
Саундтрек к главе: Delerium – Too late, Farewell
– Я бы рекомендовал хорошего психиатра с интенсивным курсом лечения, – слышу голос своего лечащего врача. – Боюсь, психолог не справится. Олегу нужна терапия и работа с зависимостью.
– Наркотики? – спрашивает отец. Их голоса приглушены, потому что они стоят в коридоре, а дверь лишь слегка приоткрыта.
– Нет. Здесь речь идет о психологической зависимости. Но у меня другой профиль, вам нужно к соответствующему специалисту.
Они отходят дальше от палаты, и я слышу только их приглушенные голоса, но не способен разобрать слов. Я в больнице уже три дня, и сегодня отец забирает меня домой. Я сижу на кровати и пялюсь в одну точку на полу. Но все, что я вижу – это Варвара Самойлова. Елизавета Иванова. Белла. Бестия. Моя рыжая-бесстыжая. Моя девочка. Моя любимая сломанная куколка. Вцепляюсь руками в волосы и с силой тяну их. Из горла рвется нечеловеческий вой, застревает где-то посередине, царапает и разрывает. Ныряет к сердцу и топчется по пеплу от сгоревшего органа. В один момент я лишился жизненно важного. Мне подлатали нервную систему капельницами и седативными препаратами, провели пару бесед, проверили желудок, который я опорожнял два дня после каждого приема пищи. Я практически жил это время в обнимку с унитазом. В общем, меня слегка подрихтовали, и теперь я должен поехать домой. Но как?! Как я приеду туда, где постель еще пахнет ею, а в спальне наверняка разбросаны ее вещи? Как, если на ободке чашки наверняка еще остался след ее губ?
Я подскакиваю на ноги и вылетаю в коридор, сраженный догадкой, от которой волосы на голове становятся дыбом. Отец поворачивается ко мне лицом, а доктор ретируется. Я, наверное, выгляжу как настоящий безумец, если даже эскулап не хочет иметь со мной ничего общего в этот момент.
– Пап, вещи Вари… их убрали? Лидия Павловна была эти дни?
– В смысле? А до этого ее не было? – удивленно спрашивает он, я качаю головой. – Олег, я не отправлял никого в дом. Ты не говорил, что распустил своих помощников.
– Хорошо, – выдыхаю. – Поехали?
– Да, мама там уже еды наготовила на целый полк, – с улыбкой произносит он и, обнимая меня за плечо, уводит к выходу.
– Я домой хочу, пап. К себе домой.
– Олег…
– Нет, я поеду домой, – тверже повторяю я.
Отец ничего не отвечает, только крепче сжимает челюсти. Когда мы располагаемся в его машине и отъезжаем от больницы, я поворачиваюсь к нему лицом.
– Пап, мне не нужен психиатр. Просто… Варя… она… пап, она умерла, – севшим голосом, едва слышно произношу я.
Наверное, это не самый лучший способ сообщить родителю, какая трагедия произошла в твоей жизни, но я должен был произнести это вслух, чтобы наконец понять, что все это – гребаная реальность. Папа кладет ладонь поверх моих сжатых пальцев, и так держит всю дорогу до моего дома.
– Я останусь у тебя, если ты не против, – говорит он, как только мы подъезжаем.
Я хочу начать возражать, но отец уже выходит из машины и прикладывает телефон к уху.
– Вита, я у Олега останусь. Нет, дома у него. Тихо, не кричи. Завтра приедешь со Стасом и привезешь, ладно? Тише ты. Все хорошо. Не надо. Отдыхай, милая. Все завтра, ладно? Люблю тебя.
Я плетусь к ступенькам, трясущимися пальцами с трудом попадаю в замочную скважину и открываю дверь. Но не могу войти. Стою на пороге, стопы как будто приросли к плитке, которой выложен порог. Как представлю себе, что там повсюду ее запах, у меня просто подкашиваются ноги. Черт, как люди вот так живут всю жизнь вместе, а потом теряют свои половинки? Тут всего несколько месяцев – и я уже умираю вслед за ней. Горячая ладонь папы ложится мне на плечо, и это придает мне сил. Я дергаю за ручку и вхожу в дом. А потом колени слабеют и я сажусь на присядки, прижимая ко рту кулаки. По щекам начинают течь слезы. Хочется ухватиться за волосы и вырвать каждый, только бы хоть на мгновение приглушить боль внутри себя. Я раскачиваюсь из стороны в сторону, тихонько поскуливая, пока папа сжимает мое плечо. Молча. Он понимает, что слова сейчас излишни. Даже если им с мамой не нравилась Варвара и то состояние, до которого она меня довела, папа все равно молча поддерживает.
Я сижу так долгие минуты, пока не чувствую, что пора двигаться дальше. И я двигаюсь. Кухня, где на островке так и стоит недопитая Варей чашка кофе. Ступеньки, на которых остался валяться тапок, сброшенный ею, когда я волок ее наверх. Спальня, где все пропитано ею. Все, даже стены, кажется, просочились ее запахом. Я слышу ее голос из каждого угла. Вижу ее улыбку в отражении зеркала. Я слышу смех, резонирующий от стен душевой кабины, в которую забираюсь и включаю воду. Я просто стою под струями, открыв бутылку с шампунем Варвары и нюхаю. Так пахла моя девочка. И этот запах навсегда останется во мне. В каждой клетке.
После душа я отказываюсь от обеда, закрываю дверь в спальню, прижимаю к себе подушку, на которой спала Бестия, и уплываю в сон, где она все еже жива. Где она смеется своим лучистым смехом. Где все хорошо. Где у нас есть еще наше совместное завтра.
Я выползаю из своей норы следующим утром и бреду в кухню после короткого душа. Папа сидит в гостиной, по телевизору негромко идет футбольный матч.
– Повтор? – спрашиваю хриплым голосом.
– А, да. Как поспал?
– Нормально.
Ему незачем знать, что я проснулся среди ночи, и меня снова скручивало от боли. Я перебирал вещи Варвары и рыдал, как мальчишка. Я умолял неизвестно кого, чтобы все это была идиотская шутка ее папаши. Или чтобы она просто попросила его сказать мне, что умерла. Я готов перенести все, только бы она осталась жива. Ближе к утру меня осенило: он ведь не сказал ни разу, что она умерла. Он просто сказал, что ее нет. И теперь внутри меня тлеет маленькая, просто крохотная надежда. А вдруг?
