– Клиника на Вернадского.
– Еду! – выкрикиваю, кладу трубку и начинаю судорожно переодеваться.
Во двор выскакиваю, застегивая на ходу кофту. Водитель в расслабленной позе сидит на лавке, подставив лицо лучам солнца.
– Скорее! Поехали! – кричу. – В больницу!
Два раза повторять не приходится. Уже через несколько минут мы выезжаем со двора.
Всю дорогу я заставляю себя не думать о плохом. Настраиваюсь на подитивные мысли. Главное, что Егор жив. Только это имеет значение.
Но я все равно дрожу. От страха. От волнения. От разных мыслей нехороших, одолевающих, навязчивых. Пока мы едем, я успеваю и поплакать, и успокоиться, и снова прийти в состояние тихой истерики.
Машина несется, но мне хочется быстрее, ещё быстрее. И я шепчу это себе под нос, а в как-то момент даже выкрикиваю:
– Пожалуйста, быстрее!
Охранник кивает и прибавляет скорость.
В больнице меня ведут в палату к Егору.
Испытываю шок, зайдя к нему. Егор с какой-то конструкцией на шее, на руках и ногах. Всё белое, в повязках и поддержках.
– Что с ним? – спрашиваю у врача, который стоит рядом со мной.
– Состояние критическое.
– Как это?
Чувствую, что теряю что-то большое, главное. Что сейчас вот здесь, в этой больнице, может закончиться что-то важное. Имеющее значение для меня и ребенка.
Нет, лучше не думать.
– Егор, – зову, – Егор, прошу тебя…
– Он не слышит Вас, – рушит мои надежды врач, – он под наркозом. Но скоро лекарство перестанет действовать. Вы можете посидеть здесь. Только недолго.
Врач выходит и закрывает за собой дверь. Остаюсь наедине с Егором.
Сажусь рядом с кроватью Егора. Смотрю на пальцы в ссадинах и порезах, что выглядывают из гипса. Тяну руку и глажу их.
Слезы из глаз текут нескончаемым потоком. А я уже их не замечаю.
Сквозь слезы смотрю на дуги и кривые линии на мониторах. Что-то пикает. Пищит. Рядом штативы с капельницами. Сразу несколько игл в венах Егора. Трубки, капли, запах лекарств.
И неподвижное тело Егора. Слипшиеся на лбу волосы. Глаза, с чуть подрагивающими веками. Губы. Эти губы целовали меня. Эти руки обнимали. А теперь я сижу здесь, вижу и понимаю весь ужас положения. И доктор сказал, что состояние критическое.
Пытаюсь стереть слёзы, но это бесполезно. Вместо стертых появляются новые. Я не в силах остановить этот поток.
– Егор прошу тебя, только не умирай, – шепчу и целую его в лоб. – Пожалуйста, только не умирай. Я не смогу без тебя. Я люблю тебя.
Закрываю лицо руками и уже не могу сдержаться. Всхлипываю.
– Эй? – слышу любимый голос.
От неожиданности не сразу понимаю, откуда. А потом вижу, как глаза Егора приоткрываются.
– Не вздумай реветь, – тихо-тихо шепчет он.
Шмыгаю носом и пытаюсь улыбнуться.
– Не буду, обещаю. Только не бросай меня, пожалуйста.
– Не бойся, не брошу, – он тоже делает попытку улыбнуться.
Я беру его пальцы в свои, наклоняюсь и целую.
– Егор, скажи, что все будет хорошо? – прошу его.
В этот момент дверь открывается и в палату стремительно входит Данил.
ГЛАВА 68. Егор
Тихий голос Леи выводит меня из сумрака, в котором я оказался после того, как в последний раз увидел небо перед глазами. В памяти судорожно всплывают обрывки воспоминаний.
Тормоза не работали. Как такое возможно? Машина новая. Только что с техосмотра. Да, и Лея ездила на ней постоянно. У нее же тормоза работали.
А что если бы она поехала, а не я? Отгоняю страшные мысли.
Но окончательно прихожу в себя после слов Леи: «Я люблю тебя»…
Мы никогда не признавались друг другу в любви. Она сделала это первой. Оказалась сильнее и решительнее меня. А еще увереннее. Увереннее в своих чувствах ко мне.
Любит меня.
А я? Что чувствую я?
Открываю глаза и вижу мою девочку. Такую светлую и ранимую. В слезах. Она плачет из-за меня, тревожится за меня, и ей страшно за меня. Да – она меня любит. Сомнений нет.
Люблю ли её я? Наверное…
Я так давно не испытывал каких-то светлых чувств, что сейчас мне сложно в этом разобраться. Но надо. Понимаю, что надо. Чтобы ответить ей. Чтобы решить для себя.
Мои мысли резко прерывает звук открывающейся двери и взволнованный голос Данила:
– Это она виновата! Она все подстроила!
Он показывает пальцем на Лею.
– Я? – глаза Леи расширяются, а голос начинает дрожать.
Ничего не понимаю. Перевожу взгляд с Данила на Лею и обратно.
– Что тут происходит? – пытаюсь говорить, но получается тихо.
Данил даже не пытается контролировать себя. Вижу, что он кипит от ярости и злости.
– Ты эту змею пригрел, – и он продолжает тыкать пальцем в сторону Леи, – а она убить тебя решила и все твои деньги заграбастать!
Лея резко встает.
– Ты не имеешь права так говорить! Я не могла такое сделать!
– Не могла? А чья это машина? Кто на ней ездил последней? – надо признать, что в словах Данила есть разумное зерно.
Лея беспомощно смотрит то на меня, то на Данила.
– Егор, не слушай его, он врёт! Неужели ты думаешь, что я на это способна?
– Она тебе тут такого наговорит! – не унимается Данил. – Она и подружке своей Юльке хвасталась, как тебя окрутила ребёнком и собирается теперь жить за твой счёт.
На крики Данила в палату вбегают врачи:
– Что такое? Вы нарушаете режим! Здесь нельзя кричать! Больной еще слишком слаб. Покиньте палату! Все!
– Егор не верь ему, – просит Лея, прежде чем выйти из палаты. – Я не смогла бы.
Она еще хочет мне что-то сказать, но их с Данилой буквально выталкивают из палаты врачи.
А мне как будто по сердцу острым, острым. Туда-сюда.
Нет, я не хочу её потерять. Не теперь. Это не правильно, несправедливо. Я так старался, столько всего сделал, столько хотел ещё сделать, а она… хотела меня убить?
Поверить в это… как?
Лежу и пытаюсь переварить услышанное. Понимаю, что просто обязан во всем разобраться. Приподнимаюсь на кровати и зову:
– Олег!
Дверь сразу же открывается.
– Да, Егор Валерьевич, звали.
– Ты слышал?
– Да.
