Когда звуки колоколов смолкли, из сумеречной вышины над головами послышался голос. Волшебники напрягли слух. Многие были до того взвинчены, что вообразили, будто им, как в сказке, делают наставление, может быть, излагают таинственные запреты. Такие наставления и запреты, как известно из сказок, необычны, но легко исполнимы – по крайней мере, на первый взгляд. Обычно они звучат примерно так: «Не ешь последнюю засахаренную сливу из синей банки в дальнем углу буфета» или «Не бей жену кленовым прутом». Впрочем, в сказках обстоятельства всегда складываются против героя, он непременно делает именно то, чего делать не должен, и навлекает на себя страшную кару.
Волшебникам казалось, будто голос предрекает им грядущую участь, только не ясно было, на каком языке. Раз мистер Сегундус вроде бы различил слово «злодеяние» и раз – «interficere», что на латыни означает «убивать». Голос вещал невнятно – он не походил на человеческий и еще усиливал опасения волшебников, что сейчас появятся эльфы. Резкий и скрипучий, он напоминал звук трущихся друг о друга камней – и все же это явно была речь. Джентльмены со страхом вглядывались в сумрак, но видели лишь смутную каменную фигурку на одной из колонн. Постепенно они привыкли к странному голосу и начали различать все больше и больше слов; староанглийский мешался с латынью, как будто говорящий не чувствует разницы между этими языками. К счастью, волшебникам, привыкшим к невнятице старинных трактатов, разобраться в сумбурной мешанине не стоило ни малейшего труда. В переводе на простой и ясный язык это звучало бы так: «Давным-давно, – говорил голос, – пять или более столетий назад, в сумеречный час зимнего дня в церковь вошли юноша и девушка с волосами, увитыми плющом. Никого не было внутри, кроме камней. Никто не видел, как он ее задушил, кроме камней. Он оставил ее мертвой на камнях, и никто не видел, кроме камней. Он не понес расплаты за грех, ибо не было других свидетелей, кроме камней. Годы шли: всякий раз, как тот человек входил в церковь и занимал место среди молящихся, камни вопили, что это он убил девушку с волосами, увитыми плющом, но никто нас не слышал. Однако еще не поздно! Мы знаем, где он погребен! В углу южного трансепта! Быстрее! Быстрее! Несите кирки! Несите лопаты! Выломайте плиты! Выкопайте его кости! Раздробите их лопатами! Разбейте его череп о колонну! Пусть камни свершат свою месть! Еще не поздно! Не поздно!»
Не успели волшебники переварить услышанное, как раздался другой каменный голос. Он доносился из алтаря и говорил на английском, но на каком-то странном, со множеством древних забытых слов. Голос жаловался на солдат, что вошли в церковь и разбили несколько витражей. Через сто лет они вернулись и сломали алтарную преграду, изуродовали статуи, забрали пожертвования. Как-то они точили наконечники стрел о край купели, через три столетия палили из ружей в доме капитула. Голос, казалось, не понимал, что, хотя каменная церковь может стоять тысячелетия, люди не живут так долго. «Им любо лишь разрушение! – кричал он. – Да будет их уделом погибель!» Подобно первому, говорящий, судя по всему, провел в церкви бессчетные годы и, надо полагать, слышал множество проповедей и молитв, но лучшие из христианских добродетелей – милость, любовь, кротость – остались ему неведомы. А тем временем первый голос все оплакивал мертвую девушку с волосами, увитыми плющом, и два скрипучих каменных голоса сливались в немелодичный дуэт.
Отважный мистер Торп в одиночку заглянул в алтарь, чтобы понять, кто говорит.
– Это статуя, – сказал он.
И тут члены Йоркского общества вгляделись во мрак над головами, откуда звучал первый нездешний голос. Теперь уже почти никто не сомневался, что говорит каменная фигурка, ибо видно было, как она, рыдая, заламывает каменные руки.
Внезапно все остальные статуи в соборе принялись каменными голосами рассказывать обо всем, что видели за свою каменную жизнь. Шум, как мистер Сегундус позже рассказывал миссис Плезанс, стоял неописуемый. Ибо в йоркском соборе было много маленьких человеческих фигур и странных животных, которые теперь хлопали крыльями.
Многие статуи жаловались на соседей, что неудивительно – ведь им пришлось стоять рядом многие сотни лет. Пятнадцать каменных королей возвышались на каменных пьедесталах. Волосы у монархов лежали тугими завитками, как будто их накрутили на папильотки, да так и не расчесали. Миссис Хонифут, взглянув на королей, всякий раз говорила, что охотно прошлась бы щеткой по августейшим волосам. Едва обретя речь, короли начали ссориться, ибо все пьедесталы были одинаковой высоты, а короли – даже каменные – не желают ни с кем стоять вровень. Одну из колонн украшала скульптурная группа, все члены которой держались за руки. Чуть только чары подействовали, они принялись отталкивать друг друга, как будто даже каменные руки через столетие начинают болеть и даже каменные люди устают от общества себе подобных.
Одна статуя говорила на каком-то языке, напоминающем итальянский. Никто не знал почему; позже мистер Сегундус выяснил, что это копия с работы Микеланджело. Казалось, она описывает совершенно другую церковь, ту, где резкие черные тени контрастируют со слепящим светом, другими словами – то, что видит ее оригинал в Риме.
Мистер Сегундус с удовольствием отметил, что волшебники, несмотря на страх, оставались в стенах собора. Некоторые были так изумлены, что совершенно позабыли испуг и забегали, открывая все новые и новые дива, делая наблюдения, записывая что-то в книжечки, словно не помнили про ужасный документ, запрещавший им с этого дня заниматься магией. Еще долго волшебники Йорка (увы, более не волшебники!) бродили под сводами собора и созерцали чудеса. И каждый миг в их уши врывалась ужасающая какофония каменных голосов.
В доме капитула стояли каменные балдахины с множеством головок в самых причудливых уборах, и все эти головки болтали и хихикали. Здесь же была чудесная каменная резьба, изображавшая сотни английских деревьев: боярышник, дуб, терновник, дикую вишню и переступень. Мистер Сегундус нашел двух каменных дракончиков размером не больше его руки, которые скользили друг по другу, по каменным веткам боярышника, каменным боярышниковым листьям, корням и ягодам. Они двигались с проворством живых существ, но скрежет каменных мускулов под каменной кожей, трущейся о каменные ребра, и цокот каменных коготков по каменным ветвям были совершенно невыносимы – мистер Сегундус подивился, как они сами его терпят. Он приметил маленькое облако пыли, как от шлифовального станка, и подумал, что, если чары еще продержатся, дракончики сотрутся до тонких полосок известняка.
Каменные листья и травы трепетали, словно от ветерка; некоторые даже росли, подражая живым собратьям. Позже, когда чары разрушились, плети каменного плюща и ежевики обнаружили на ножках скамей, кафедрах и молитвенниках, где ни каменного плюща, ни ежевики отродясь не было.
Не только волшебники из Йоркского общества видели в тот день чудеса. Хотел того мистер Норрелл или нет, волшебство распространилось за пределы собора и проникло в город. Три статуи с западного фасада не так давно отправили в мастерскую мистера Тейлора на реставрацию. Столетия дождей и сырости источили резные лица, так что никто теперь и не знал, каких прославленных людей они изображали. В половину одиннадцатого каменщик мистера Тейлора занес резец над ликом одной из статуй, намереваясь придать ей внешность хорошенькой святой; в тот самый миг статуя громко вскрикнула и загородилась рукой от резца, так что бедняга со страху лишился чувств. Статуи позже вернули на церковный фасад нетронутыми, с лицами плоскими, как галета, и ровными, как масло.
