Стрендж обратился мыслями к тому туманному, снежному дню в Виндзоре, когда их с королем едва не заманили в Страну Фей. Они увидели лес и в глубине его огонек: окна какого-то старинного дома. Дороги Короля, без сомнения, привели бы его туда, но – даже если забыть обещание, данное Арабелле, – неинтересно было искать джентльмена с помощью старого колдовства. Хотелось чего-то нового и волнующего. Следующая встреча с эльфом должна была отличаться той уверенностью и вдохновением, которые дарят новые заклинания.
«Страна Фей всегда близко, – подумал он, – и есть тысяча способов туда попасть. Неужели мне не удастся найти ни одного?»
Он знал одно хорошее заклинание: оно прокладывает путь между любыми двумя людьми, упомянутыми волшебником. Заклинание было старое, очень близкое к магии эльфов. Те дороги, которые оно прокладывало, несомненно, могли пересечь границы миров. Раньше Стрендж никогда его не использовал, а потому не представлял, как будет выглядеть дорога и как он по ней пойдет. И все же волшебник верил, что сможет это сделать, а потому пробормотал нужные слова, совершил необходимые жесты, а в качестве двух людей, между которыми должна пролечь дорога, назвал себя и джентльмена с волосами как пух.
Что-то сдвинулось, как всегда при начале волшебства. Казалось, открылась, а потом закрылась невидимая дверь, а он остался по другую сторону. А может, просто все здания в городе повернулись кругом. Судя по всему, магия сработала безупречно. Что-то явно произошло – однако результата Стрендж не видел и задумался, что делать дальше.
«Возможно, беда в восприятии, – подумал он. – Я знаю, как это исправить. Не хотелось, конечно, но, может быть, еще один раз не сильно повредит».
Из нагрудного кармана волшебник достал настойку безумия. Официант принес стакан воды. Стрендж бережно капнул туда одну-единственную каплю и залпом выпил содержимое стакана.
Оглянувшись, он впервые заметил слегка светящуюся полосу. Она начиналась у его ног и шла по кафельному полу кофейни к выходу. Подобные линии он часто создавал в серебряных чашах с водой. Если смотреть прямо, полоса исчезала, а если удерживать ее на краю зрения, появлялась снова.
Стрендж расплатился с официантом и вышел на улицу.
– Что ж, крайне любопытно, – произнес он вслух.
55. Второй увидит сокровище свое в руках недруга
Ночь со 2 на 3 декабря 1816 года
Казалось, что рок, который всегда угрожал Венеции, настиг ее в одно мгновение, однако город затопила не вода, а деревья. Темные призрачные деревья заполнили улицы, площади и даже каналы. Стены не смогли противостоять их натиску. Ветки пронзали камень и стекло. Корни проникали глубоко под мостовую. Статуи и колонны опутал плющ. Внезапно – во всяком случае, так показалось Стренджу – стало гораздо тише и темнее. Лампы и свечи исчезли за длинными бородами омелы, а плотное сплетенье веток закрыло луну.
Странное дело: обитатели города словно не видели перемен. Стрендж много читал о том, что люди могут, к счастью для себя, не замечать творимой вокруг магии, однако сам впервые стал свидетелем такого явления. Подмастерье булочника нес на голове целый поднос горячих хлебов. Стрендж с интересом наблюдал, как парень ловко огибает деревья, даже не подозревая об их присутствии, и всякий раз вовремя уворачивается от веток, которые грозят выколоть ему глаза. Дама и господин, наряженные, словно на бал или в игорный дом, в плащах и масках, шли под руку, перешептываясь, по Салиццада-Сан-Мойзе. Путь им преграждало огромное дерево. В последний миг они совершенно естественно разошлись, обогнули дерево с разных сторон и снова взяли друг друга под руку.
Стрендж шел туда, куда вела его сияющая линия, – по аллее к набережной. Деревья росли даже там, где город уже кончался, и линия тянулась прямо сквозь чащу.
Он не ведал, как шагнет в море. Венеция не знает пологих пляжей, бережно, дюйм за дюймом, вводящих вас в воду; каменный мир города заканчивается набережной, и Адриатика немедленно вступает в свои права. Стрендж понятия не имел, какая здесь глубина, но не сомневался, что утонуть здесь можно. Оставалось надеяться, что сияющая тропинка, по которой он пробрался через лес, убережет его и в воде.
И в то же время его согревала тщеславная мысль, насколько лучше Норрелла он годится для этого приключения. Тот бы ни за что не шагнул в море. Он даже промокнуть боится. Кто сказал, что волшебник должен обладать хитростью иезуита, смелостью солдата и смекалкой вора? Фраза мыслилась как оскорбление, но в ней, несомненно, присутствовала доля правды.
Он шагнул с набережной.
Море внезапно сделалось эфемерным, словно сон, а лес приобрел прочность и основательность. Скоро море стало лишь бледным серебристым мерцанием среди темных деревьев, а соленый бриз смешался с запахами ночного леса.
Стрендж с гордостью подумал, что он первый волшебник, входящий в Страну Фей за последние триста лет
[143]. Мысль чрезвычайно порадовала его; даже захотелось, чтобы кто-нибудь увидел его подвиг и оценил по достоинству. Он почувствовал, как устал от книг и научных опытов, как мечтал о том времени, когда работа волшебника превратится в путешествия по неведомым землям. Впервые со времени битвы при Ватерлоо он действительно что-то делал. Тут в голову пришла трезвая мысль: надо не рассуждать и не гордиться собой, а как можно внимательнее смотреть по сторонам в поисках новых знаний. Поэтому он принялся пристально изучать все вокруг.
Лес походил на английский, хоть и не повторял его в точности. Деревья были слишком старые, слишком толстые, очень необычной формы. Складывалось впечатление, что каждое из них имеет собственный характер, свою любовь, ненависть, желания и страсти. Они словно привыкли к людскому уважению и рассчитывали, что с ними ничего не сделают, не спросив прежде их мнения.
«Этого, – подумал Стрендж, – и следовало ожидать. Что ж, хорошее напоминание, что здешний мир не похож на мой собственный. Те, кого я встречу, будут задавать вопросы. Захотят меня обмануть». Он начал представлять возможные вопросы и придумывать умные ответы. Страха не было; сейчас его не испугал бы и дракон. За два дня он так далеко продвинулся, что готов был покорить любое препятствие.
Минут через двадцать сияющая линия привела его к дому. Стрендж сразу узнал его; в Виндзоре он видел этот дом так же ясно. Впрочем, что-то изменилось. В Виндзоре дом выглядел ярко освещенным и приветливым, теперь изумлял бедностью и унынием. Окон было много, но все маленькие, а главное – темные. Дом оказался гораздо больше, чем Стрендж ожидал, – в реальном мире таких огромных не встретишь. «Такой большой дом может быть у русского царя, – подумал он, – да, возможно, у папы римского. Точно не знаю. Никогда не был ни в России, ни в Риме».
Дом окружала высокая стена. Сияющая линия упиралась в нее. Входа Стрендж не видел. Он применил заклинание откровения Ормскирка, а сразу вслед за ним щит Тайлемаха для безопасного прохода по заколдованным территориям. Удача по-прежнему была на его стороне: сразу открылась прежде незаметная маленькая калитка. Стрендж вошел и оказался в просторном сером дворе. Повсюду в свете звезд белели кости. Некоторые скелеты были в ржавых доспехах; убившее их оружие застряло между ребер или в глазницах.
