Наконец Дэйви подхватил вожжи, и они тронулись в путь.
Начался снегопад. Ветер продувал коляску насквозь, холодя плечи, носы и ноги. Странное настроение Лассельса не делало поездку более приятной. Лассельс был возбужден, почти ликовал, хотя мистер Норрелл не находил для этого решительно никакого повода. Заслышав вой ветра, Лассельс разражался хохотом, словно хотел показать, что знает, чьи это происки, но его не испугать.
Заметив, что мистер Норрелл смотрит на него, он обратился к волшебнику:
– Я вот о чем подумал. Чего нам бояться? Вы и я, сэр, совсем скоро мы покажем Стренджу, чего мы стоим. А министры – просто кучка трусливых старух! Столько шума из-за какого-то безумца! Смешно, ей-богу! И хуже всех Ливерпуль и Сидмут. Они годами боялись высунуть нос из дому – боялись Бонапарта, – а теперь трясутся от страха при одном упоминании о Стрендже!
– Вы ошибаетесь! – заявил мистер Норрелл. – О, как вы ошибаетесь! Стрендж представляет собой громадную угрозу – куда до него Бонапарту! Однако вы так и не рассказали мне, что узнали от Дролайта. Я хочу прочесть письмо. Я велю Дэйви остановиться в гостинице «Ангел» в Хадли и…
– У меня его нет. Я оставил письмо на Брутон-стрит.
– Ах! Но ведь…
Лассельс рассмеялся:
– Мистер Норрелл, успокойтесь. В нем не было ничего дельного. Хотите, я перескажу вам содержание письма?
– Хочу.
– Стрендж безумен и заперт в Вечной Тьме – все это мы знали и раньше…
– В чем проявляется его безумие?
Лассельс запнулся.
– По большей части болтает невесть что, но это отличало его и раньше. – Лассельс снова рассмеялся, но, заметив выражение лица мистера Норрелла, посерьезнел. – Что-то о камнях, деревьях, Джоне Аскглассе и… – он опасливо огляделся, – о невидимых каретах. Ах, вот еще что! Эта новость вас позабавит. Он ворует пальчики у венецианских девиц. Ворует и заключает в маленькие табакерки!
– Пальчики! – встревоженно воскликнул мистер Норрелл. Слова Лассельса как будто пробудили в нем какие-то печальные воспоминания. Волшебник задумался, но ничего не вспомнил. – Дролайт описывает Тьму? Упоминает о ее природе?
– Нет. Он видел Стренджа. И Стрендж передал вам, что возвращается в Англию. Вот и все, что было в письме.
Они замолчали. Мистера Норрелла начало клонить в сон, и в полудреме он видел Лассельса, который что-то шептал ему из темноты.
В полночь, в таверне «Стог сена» в Уонсфорде, они сменили лошадей. Лассельс и мистер Норрелл ждали в общей гостиной – комнате с деревянными стенами, полом, посыпанным песком, и двумя громадными каминами.
Дверь отворилась, и вошел Чилдермасс. Он направился прямо к Лассельсу и обратился к нему со следующей речью:
– Я узнал от Лукаса, что у вас есть письмо от Дролайта, в котором он описывает виденное в Венеции.
Лассельс отвернулся, избегая взгляда Чилдермасса.
– Могу я увидеть письмо? – спросил Чилдермасс.
– Я оставил его на Брутон-стрит, – сказал Лассельс.
Чилдермасс удивился.
– Не беда, – сказал он. – Лукас вернется за ним. Наймем ему лошадь, и он нагонит нас по дороге.
Лассельс улыбнулся:
– Разве я говорил про Брутон-стрит? Не уверен. Я мог оставить письмо в гостинице в Чатеме, где ждал Дролайта. Наверное, его давно выбросили. – Он повернулся к огню.
Чилдермасс бросил на Лассельса сердитый взгляд и вышел.
Слуга доложил, что горячая вода и полотенца ждут джентльменов в спальнях.
– В коридоре темно, хоть глаз коли, – добавил он добродушно, – я дам вам по свече.
Мистер Норрелл взял свечу и пошел по коридору – действительно весьма темному и мрачному. Внезапно из тьмы возник Чилдермасс и схватил волшебника за руку.
– О чем вы только думаете? – прошипел он. – Как можно было уехать без письма?
– Он сказал, что запомнил его содержание, – попытался оправдаться мистер Норрелл.
– А вы поверили?
Мистер Норрелл не ответил. Он вошел в приготовленную для него комнату и, пока мыл лицо и руки, разглядывал в зеркале кровать за спиной. Как бывает в гостиницах, старинное тяжелое зеркало выглядело слишком большим для такой комнаты. Четыре столбика красного дерева, высокий темный балдахин и связки черных страусовых перьев по углам придавали комнате погребальный вид, словно кто-то заманил мистера Норрелла в самую обычную комнату, а это оказалась не комната, а склеп. Волшебник снова испытал странное чувство, сродни тому, что ощутил, разглядывая трех женщин через окно лавки, – история подходила к концу, и ничего уже не исправить. Он выбрал свою дорогу в юности, но дорога завела его не туда. Он стремился попасть домой, но дом стал страшным и отвратительным. Стоя в полутьме рядом с кроватью, Норрелл вспомнил, почему в детстве боялся темноты – темнота принадлежала Джону Аскглассу.
Дни пройдут, и пройдут года,
Меня вспоминайте, молю,
Над диким полем в мерцании звезд,
Летящего вслед Королю.
И мистер Норрелл поспешил покинуть комнату – поближе к теплу и свету.
После шести забрезжил серый рассвет. Снежные хлопья падали с серого неба, укрывая серо-белый мир. Дэйви на козлах так засыпало снегом, что он казался восковой фигурой, приготовленной для отливки.
Весь день менявшиеся почтовые лошади тащили экипаж сквозь снег и ветер. В придорожных гостиницах путники отогревались горячим питьем и немного отдыхали от непогоды. Дэйви и Чилдермасс, которым доставалось больше всех, вымещали раздражение на хозяевах гостиниц, пререкаясь из-за лошадей. В Гренэме Чилдермасс совершенно разъярился, когда хозяин гостиницы предложил ему слепую лошадь. Он заявил, что ни за что на свете не возьмет ее. Хозяин гостиницы, в свою очередь, заявил, что эта лошадь – лучшая у него в стойле. У путешественников не было выбора, и им пришлось нанять несчастное животное. Впоследствии Дэйви говорил, что лошадь оказалась превосходной скотиной, послушной и трудолюбивой, так как ей было все равно, что делать и куда скакать. Сам Дэйви продержался до Таксфорда, где путешественники были вынуждены его оставить. Он правил коляской более ста тридцати миль и, по словам Чилдермасса, от усталости еле ворочал языком. Чилдермасс нанял форейтора, и они продолжили путь.
За час до заката снег прекратился, а небо прояснилось. На голых полях пролегли сине-черные тени. В пяти милях от Донкастера путешественники проезжали мимо гостиницы «Красный дом» (красным цветом были выкрашены ее стены). В лучах низкого зимнего солнца гостиница казалась объятой пламенем. Коляска замедлила ход и остановилась.
