Люди на площадке откровенно восхищались могучим лесным зверем — выдержанным, бесстрашным, умным. Вой услышал, как у них наверху что-то защелкало, заметил краем глаза, что площадка, однако, не перемещается, находится там же, где и была. Это оператор уже снимал уникальные кадры…
Негромкое стрекотание камеры ободрило собак и еще более обозлило волка. Он, продолжая оставаться внешне спокойным, не удержался и переступил на месте передними ногами. Тотчас две собаки из пяти стремительно отпрыгнули назад. Псы были в трех шагах от нею…
И вот настал момент, когда самый злобный, самый смелый из них рванулся к волку, чтобы вцепиться ему в загривок…
Старый Вой знал, что за первым сразу же кинутся остальные, он ждал этого момента и готовился к нему. Волк был не только сильнее и умнее собак, его движения были быстрее, стремительней чуть ли не вдвое… Едва пес метнулся к нему, как волк перехватил собаку в прыжке, вскинул над собой, резко встряхнул и, бросив, отпрыгнул далеко в сторону.
Пес рухнул с переломанным хребтом, распластался на снегу, предсмертно хрипя…
Будто незримая сила отбросила собак. Они еще лаяли, но в их лае уже слышались испуг и растерянность, они звали человека на помощь. А старый волк и не собирался на них нападать. Убийство пса было вынужденным: Вой должен был показать и людям, и своре свою силу, свое умение постоять за себя.
— Стоп! Всё! Великолепно! — сказал человек сверху. — Уберите собак! На сегодня — всё!
Волк с опаской косился на людей, не ожидая от них ничего хорошего. Но вот снова открылась дверь в заборе, и собаки как ошалелые кинулись прочь с арены. Одновременно открылся проход в коридор, по которому он пришел сюда. Вожаку не хотелось идти обратно в клетку, но здесь оставаться было опасно, и он неторопливо усталым шагом проследовал в свой вольер.
Когда старый волк улегся на полу, привычно свернувшись клубком, покой и сон долго не приходили к нему.
А рядом, в ста шагах от Воя, в небольшом домике, сидя за чашкой кофе, люди решали судьбу зверя.
— Ну и работка сегодня была! У меня такое ощущение, будто волк этот все понимает и просто не хочет перед нами раскрываться. Потому и на собак — ноль внимания. Раз ахнул, чтоб знали свое место, и снова — молчок.
— А наш-то лопух, твой «пожарник», куда смотрел? Стоял с брандспойтом и спал, что ли?
— Да не спал… Слишком уж быстро волк все это сделал…
— Быстро, быстро! А мы должны еще быстрей. Собаку не уберегли! Ну, теперь нам будет…
— Да. Это уж точно. А волк, пожалуй, и вправду все понимает. А?
— Может, так… А может, и не так…
— Ты — режиссер, ты и должен знать.
— А я не знаю… И никто, скорее всего, достоверно не знает. Ну, а как кадры?
— По-моему, должно быть здорово! Из проявки выйдет, я позвоню, сразу и посмотрим. Что ты дальше-то с ним будешь делать?
— А дальше вот что: завтра мы его выпускаем.
— Как?
— А вот так.
— Непонятно.
— Надо отснять момент стремительного бега зверя. Мне нужен его бег! А в условиях неволи, на арене, это невозможно. Ты же сам говоришь, что этот тип нам навстречу не пойдет. Придется нам пойти ему навстречу.
— Ну и как ты это мыслишь?
— Завтра с утра, если будет погода (а если не будет, то послезавтра), ты берешь второго оператора, ассистентов, ставите в разных местах три камеры — я покажу, где, — и, когда я дам команду его выпустить, снимаете сразу тремя камерами. Потом смонтируем. Возьмите трансфокаторы. Надо быть готовыми достать его в любой момент. Если он рванется на волю, этим кадрам цены не будет. Удивительный, уникальный зверь!
— Но ведь тогда его не поймать!
— Конечно.
— Придется за воротами поставить стрелков с ружьями.
— Нет. Я работаю честно. Если ему воля, значит — воля. И потом, кто тебе сказал, что здесь можно стрелять? Здесь хоть и пригород, но еще не лес.
— Лес ведь рядом!
— И рядом лес — не лес, а зеленая зона, там тоже стрелять и с ружьем ходить нельзя.
— Так сбежит ведь!
— Ну и пусть сбежит! Он свое нам отработал и завтра последнее отработает. А гонорара мы ему не платим. И вообще, чего ты ерепенишься, что это, тигр, что ли? Если б он был первым волком, выпускаемым в лес, я бы задумался. А то их там и без него хватает. Пусть будет одним больше. Разве он не заслужил хотя бы за сегодняшние съемки? Шучу, конечно. Просто мне нужен его бег. Не монтаж на соплях, а настоящий могучий, выразительный бег крупного волка-вожака. Понял?
— Понял.
— Вот и действуй.
— Ох, смотри, командир, достанется тебе. Отвечать придется за этого волка.
— Да понимаю я! Что ж поделаешь? Работа такая.
— Ты мне должен молоко выписать. Я снимаю фильм во вредных условиях.
— Фильм снимаю я. А ты только нажимаешь на кнопку кинокамеры, — засмеялся режиссер. — Поэтому довольствуйся пока кофе.
— Знаешь, старина, ты конечно, в зверях разбираешься лучше, чем я, но не нравится мне эта затея. Плохо это может кончиться… Прислушайся к доброму совету.
— А ты, дружище, лучше береги здоровье и думай за себя, а не за меня. Пей кофе.
На этот раз старому вожаку повезло. Ему не пришлось лишний день дожидаться съемок: погода выдалась тихая, солнечная.
Пришел человек, убрал посудину из-под еды, принес миску с водой и оставил дверь в клетку приоткрытой. Вой насторожился.
Находясь в плену, зверь каждое мгновение ждал беды, подвоха, а может быть, и гибели. Поэтому, увидев незапертую дверь, не бросился вон из клетки, не рванулся на свободу, такую желанную и как будто бы близкую. Нет ли ловушки за этой дверью? Он притаился у входа, принюхиваясь и прислушиваясь. Все было спокойно.
Быстро выскользнув из клетки, вожак прижался к стене и снова замер, осматриваясь. Его как будто не видели. Он быстро, крадучись, двинулся вдоль стены, прошел мимо двух других клеток, в которых зверей не было.
Дальше вдоль стены идти было нельзя: она поворачивала под прямым углом в глубь двора, а его путь лежал к воротам, через толстые железные прутья которых он видел вдалеке деревья. Чутким ухом зверь уже слышал, как там, в отдалении, шумит под слабым ветром дорогой его сердцу лес.
Волк решительно шагнул из-под прикрытия стены и потел к воротам. Сделав два-три шага, вдруг рванулся, вкладывая в рывок все силы, все свое безудержное стремление к свободе…
Три кинокамеры, из разных углов двора нацеленные на него, работали, запечатлевая на пленку стремительный бег вольнолюбивого лесного зверя. Он уже почувствовал за собой наблюдение, и это еще более подхлестнуло его.
Тем, кто видел его в эти мгновения, казалось, что зверь летит, распластавшись в воздухе. В каждом движении сквозил, в каждом броске вырывался наружу необузданный напор воли, внутренней силы старого вожака.
