— Не может быть.
— Честное слово. Я не шучу. Джезебел. Во всех моих бумагах стоит именно это имя. Моим родителям нравилось, что оно такое звучное.
Она явно гордилась своим именем, хотя едва ли во всем мире найдется менее подходящая Джезебел.
— Вы знаете, а меня зовут Илайдж, — серьезно сказал он. — То есть это мое полное имя.
Это не произвело на нее впечатления.
— Илайдж, по библии — Илия, был злейшим врагом Джезебел-Иезавели, — сказал он.
— Правда?
— Конечно.
— Вот как? А я и не знала. До чего интересно!.. Но ведь это же не значит, что в жизни вы тоже должны стать моим врагом.
Это было исключено с самого начала. Сперва благодаря именно такому совпадению она перестала быть для него просто милой разливалыцицей пунша. А потом оказалось, что она и жизнерадостна, и добра, и, наконец, даже миловидна. Особенно ему пришелся по душе ее веселый нрав. Его собственный скептицизм нуждался в противоядии.
А Джесси, по видимому, ничего не имела против его серьезного, вытянутого лица.
— О боже, — говорила она, — а вдруг ты и в самом деле ужасно нудный? Нет, не может быть. И вообще, если бы ты вечно улыбался, как заводной, вроде меня, на двоих этого было бы слишком много. Оставайся самим собой, Лайдж, и не давай мне слишком отрываться от земли.
Она же помогала Лайджу Бейли держаться на поверхности. Он подал заявление на небольшую квартиру для новобрачных и получил разрешение въехать в нее после женитьбы. Он показал ей ордер и сказал:
— Хочешь устроить так, чтобы я выехал из общежития, Джесси? Мне там не нравится.
Это было далеко не самое романтическое предложение в мире, но Джесси оно пришлось по душе.
Бейли припоминает только один случай, когда присущая Джесси веселость начисто изменила ей, и это тоже было связано с ее именем. Это произошло на первом году их совместной жизни, еще до рождения ребенка. «Быть может, — вспоминал Бейли, — она стала такой раздражительной потому что ждала Бентли?»
У нее портилось настроение оттого, что Бейли постоянно задерживался на работе.
— Мне неудобно каждый вечер ходить одной в столовую, — сказала однажды она ему.
Бейли устал и был не в духе.
— С чего бы это? — сказал он. — Там ведь немало интересных холостяков.
Тут уж она вскипела:
— Уж не думаешь ли ты, что я неспособна нравиться мужчинам, Лайдж Бейли?
Возможно, это случилось только потому, что он устал; возможно, потому что его соученик Джулиус Эндерби обошел его еще на одну ступеньку на служебной лестнице. А может быть, ему просто надоело смотреть, как она подделывается под свое имя, хотя у нее нет ни малейшего сходства с Иезавелью.
Во всяком случае, он едко заметил:
— Конечно, способна, но вряд ли станешь это делать. И вообще, забудь-ка ты свое имя и оставайся сама собой.
— Это уж мое дело.
— Это ни к чему не приведет. И если хочешь знать, она вовсе не была такой, как ты думаешь. Библейская Джезебел старалась быть верной и хорошей женой и вообще не позволяла себе лишнего.
Джесси сердито посмотрела на него:
— Ничего подобного. О ней говорят «нарумяненная Джезебел». Я знаю, что это значит.
— Тебе это только кажется. Вот послушай. Когда муж Иезавели, царь Ахав, умер, царем стал ее сын. Один из его военачальников восстал против него, убил его и отправился в Израиль, где жила старая царица. Она узнала об этом и поняла, что он хочет убить ее тоже. В своей гордыне и отваге она нарумянила лицо и оделась в свои лучшие одежды, чтобы встретить его как подобает надменной и непокорной царице. Он приказал выбросить ее из окна дворца, и она погибла; по-моему, они умерла достойно. Именно это и имеют в виду люди, когда говорят «нарумяненная Джезебел», — знают ее историю или нет.
На следующий вечер Джесси негромко сказала:
— Я читала библию, Лайдж.
— Что? — Бейли даже не сразу понял, о чем идет речь.
— Те места, где говорится о Джезебел.
— О Джесси! Извини, если я тебя обидел. Я поступил, как мальчишка.
— Нет, нет. — Она не дала ему обнять себя и со строгим видом села на кушетку поодаль от него. — Я теперь знаю всю правду и не желаю, чтобы меня дурачили. Поэтому я и прочитала о ней. Все-таки она были испорченной женщиной, Лайдж.
— Понимаешь, эти главы написаны ее недругом. Мы не знаем ее версии.
— Она убила всех пророков Господа, какие попались ей в руки.
— Ей это приписывают. — Бейли полез в карман за жевательной резинкой. (Несколько лет спустя он оставил эту привычку, потому что Джесси сказала, что с его длинным лицом и грустными карими глазами он напоминает старую корову, жующую неприятную жвачку, которую она не может проглотить, но и не хочет выплюнуть.) — А если хочешь знать ее версию, то я могу кое-что тебе рассказать Она уважала религию своих предков, которые жили на этой земле еще задолго до прихода иудеев. У иудеев был свой бог, больше того — это был особый, единственный бог. Они хотели, чтобы ему поклонялись все без исключения.
Джезебел была консервативной по натуре и придерживалась старой веры. В конце концов, если новая вера отличалась более высокой моралью, старая приносила ей большее эмоциональное удовлетворение. Тот факт, что она истребила пророков, лишь подтверждает, что она была детищем своего времени. В те дни именно таким способом и обращали в свою веру. Если ты читала «Книгу царств», то должна помнить, что Илия — по нашему Илайдж (на этот раз мой тезка) — состязался с восьмьюстами пятьюдесятью пророками Ваала в том, кто сумеет вызвать небесный огонь. Илайдж победил и тут же приказал толпе убить восемьсот пятьдесят ваалитов. Что и было сделано.
Джесси прикусила губу.
— Как насчет виноградника Навуфея, Лайдж? Жил себе этот Навуфей, никого не трогал, а лишь отказался продать царю свой виноградник. Тогда Джезебел устроила так, что люди нарушили клятву и обвинили Навуфея в богохульстве или еще в чем-то.
— Кажется, он «хулил бога и царя», — заметил Бейли.
— Да. Поэтому его казнили и конфисковали его имущество.
— Они поступили несправедливо. В наше время с Навуфеем было бы легко справиться. Если бы городу понадобилась его собственность, и даже если бы это случилось в медиевальные времена, и суд приказал бы ему освободить ее, то применил бы силу и уплатил бы ему разумную сумму. У царя Ахава не было другого выхода. И все же решение Джезебел было неверным. Ее единственное оправдание в том, что Ахав был тогда ужасно расстроен, и ей казалось, что ее любовь к мужу важнее благополучия Навуфея. Так вот я и говорю, она было образцом преданной же..
Джесси рванулась от него, раскрасневшаяся и рассерженная.
— Ты просто низкий и вредный человек.
