— Что вами движет, Клусарр? — спросил Бейли, когда Р. Дэниел вышел из комнаты.
— Я требую адвоката.
— Вы его получите. А пока расскажите, к чему вы, медиевисты, стремитесь.
Клусарр отвернулся, храня решительное молчание.
— Да, нам известно все и о вас, и о вашей организации. Я не беру вас на пушку. Мне просто самому хочется услышать, что же вам, медиевистам, нужно?
— Назад, к Земле, — сдавленным голосом сказал Клусарр. — Просто, не так ли?
— Просто на словах, — возразил Бейли. — Труднее на деле. Сумеет ли Земля прокормить восемь миллиардов ртов?
— Разве я сказал, что это произойдет в один день? Или за год? Или же за сотню лет? Шаг за шагом, мистер полисмен. Неважно, сколько времени это займет, пусть только нас выпустят из пещер, в которых мы живем. Пусть нам дадут выйти на свежий воздух…
— А вам самому доводилось побывать там хоть раз?
Клусарр съежился.
— Ладно, меня уже не переделаешь. Но дети-то еще не испорчены. Каждый день новые рождаются. Выпустите их наружу, черт возьми! Пусть у них будет простор, и воздух, и солнце. А если нужно, мы готовы постепенно сократить население.
— Другими словами, назад, в невозможное прошлое, да? — Бейли сам не понимал, почему спорит, и лишь ощущал какое-то лихорадочное возбуждение. — Разве нет пути вперед? Зачем сокращать население? Ведь его можно вывезти на другие планеты. «Назад к природе»! Хорошо. Но к природе других планет! Осваивайте их!
Клусарр хрипло рассмеялся:
— Для чего? Чтобы появились новые Внешние Миры? Чтобы стало больше космонитов?
— Ничего подобного. Внешние Миры основаны людьми, не знавшими стальных городов, землянами, которые были индивидуалистами и материалистами. Этими качествами они обладали в избытке. Мы же довели до абсурда нашу независимость друг от друга, нашу модернизацию. Соединение того и другого на новой основе может привести к появлению совершенно необычайной цивилизации, не похожей ни на древнюю Землю, ни на Внешние Миры. Что-то новое и хорошее.
Бейли сознавал, что, как попугай, повторяет доводы доктора Фастольфа, однако слова лились у него сами собой, будто он давным-давно обдумал все это.
— Глупости! — воскликнул Клусарр. — Какой дурак согласится оставить обжитое место ради пустых миров?
— Согласятся многие. И они вовсе не будут дураками. Им помогут роботы.
— Никогда! — снова вспыхнул Клусарр. — Роботы — ни за что на свете!
— Почему, ради всего святого? Я тоже их не люблю, но жизнь мне дороже всяких предрассудков, — убеждал Бейли. — Почему мы боимся роботов? Все дело, скажу я вам, в нашем комплексе неполноценности. Мы все чувствуем себя ниже космонитов и ненавидим это чувство. А нам нужно хоть в чем-то кого-то превосходить, и нас бесит, что мы не можем позволить себе это даже в отношении роботов. Нам кажется, что они лучше нас, только это неверно. Вот в чем ирония, черт возьми!
Бейли испытывал необычайное возбуждение.
— Возьмите этого Дэниела, — продолжал он. — Он — выше меня ростом, сильнее и интереснее меня. В общем, похож на космонита. У него память лучше, и знает он больше моего. Ему не нужно ни спать, ни есть. Его не тревожат ни болезни, ни любовь, ни чувство вины.
Но все-таки он — машина. Я могу сделать с ним все, что захочу. Как с этими микровесами. Вот я ударил по ним, и они не могут дать мне сдачи. Не сделает этого и Дэниел. Я могу заставить его прикончить себя бластером, и он подчинится.
Нельзя построить робота, который мог хотя бы сравниться с человеком в том, что нам дороже всего. Мы не можем наделить робота чувством прекрасного, сознанием эстетических и религиозных ценностей. Его позитронный мозг не в силах ни на йоту оторваться от совершенного практицизма.
Мы не можем сделать такого робота, черт его побери, не можем! И не сможем до тех пор, пока сами до конца не разберемся, отчего тикает наш собственный мозг. Пока существуют непонятные для науки явления. Что такое красота, любовь, доброта, искусство, наконец? Мы вечно топчемся на грани неизведанного и пытаемся понять то, что недоступно пониманию. Именно это и делает нас людьми!
Мозг же робота мыслит законченными категориями. Он рассчитывается до последнего десятичного знака и имеет конец. Создать иной мозг пока невозможно. Так чего же вы боитесь, черт побери! Робот может принять обличье человека, быть красивым, как бог, но он не больше человек, чем кусок дерева. Неужто вы не понимаете этого?
Клусарр пытался несколько раз прервать поток красноречия детектива, но безуспешно. А теперь, когда Бейли замолчал, он тихо сказал:
— Полицейский превратился в философа. Ну и дела…
В комнату вошел Р. Дэниел.
Бейли хмуро взглянул на него, отчасти потому, что еще не совсем остыл, отчасти из-за новой волны раздражения.
— Почему вы задержались? — спросил он.
— Я разыскивал комиссара Эндерби, Илайдж. Оказалось, что он до сих пор находится в Управлении у себя в кабинете.
Бейли взглянул на часы.
— Как так? Почему?
— Там произошли неприятности. В Полицейском управлении обнаружен труп.
— Не может быть! Ради бога, чей?
— Рассыльного Р. Сэмми.
Бейли помолчал, а потом со злостью заметил:
— Вы, кажется, сказали «труп»?
— Извините, обнаружен робот с полностью деактивированным мозгом, — поправился Р. Дэниел.
Клусарр неожиданно разразился смехом. Бейли повернулся к нему и мрачно предупредил:
— Держите язык за зубами. Слышите?
Он подчеркнутым движением отстегнул ремешок бластера. Клусарр хранил полное молчание.
— Ну и что такого? — обернулся Бейли к роботу. — Р. Сэмми отдал концы. Велика важность.
— Комиссар Эндерби не сказал этого прямо, Илайдж, но у меня создалось впечатление, что комиссар считает, что кто-то умышленно деактивировал мозг Р. Сэмми.
И так как Бейли не отозвался на это сообщение, Р. Дэниел добавил серьезно:
— Или, если хотите, убил его.
Глава XVI
Мотивы преступления
Бейли застегнул ремешок бластера, но не отнимал руки от приклада.
— Идите к выходу «Б» семнадцатой улицы, — приказал он Клусарру.
— Я так и не поел, — пожаловался Клусарр.
— Не надо было швырять еду на пол, — нетерпеливо отозвался Бейли.
— Но мне положен обед.
— В тюрьме вас накормят. А если разок и не поедите, то с голоду не помрете. Ну, пошли!
Все трое стали молча пробираться по запутанным коридорам здания «Нью-Йорк Йист». Клусарр вышагивал впереди, за ним следовал Бейли; замыкал шествие Р. Дэниел.
