Это необъятное кирпичное строение без окон мне сразу не понравилось. О красоте архитектуры строители точно не думали, даже ограда не радовала глаз: унылый частокол из острых железных прутьев. По ту сторону запертых ворот находилась тесная, уродливая беседка, укрыться в которой от дождя можно было бы, разве что нелепо замерев на одном месте. Именно в такой позе (вот только дождя не было) там стоял джентльмен в сером костюме-тройке. Его вид меня немного успокоил: если ворота сторожат прилично одетые люди, значит внутри ничего страшного быть не может.
Здоровяк подпихнул меня к воротам.
– Вот. Мертвяк. Не наш, мы его просто нашли, – зачем-то уточнил он.
Джентльмен спокойно оглядел меня, потом отработанным движением вытащил из кармана монету и протянул гостям через прутья решетки.
– Нет, не надо, – забормотал здоровяк. – Как-то это…
Он потащил своего оробевшего товарища прочь, но тут же передумал, вернулся, схватил деньги, которые джентльмен безмолвно продолжал протягивать, и скрылся, не взглянув на меня. Когда они ушли, джентльмен невозмутимо отпер ворота – от того, как лязгнул замок, мне стало не по себе, – взял меня за локоть и повел. Я запоздало понял, чем мне не понравилась ограда: нужного человека я сейчас найду, но как мне потом выбраться обратно?
В здании было темно и тихо. Джентльмен в костюме-тройке отвел меня в тесную комнатку, зажег свечу – и внезапно начал обыскивать мои карманы. Я вздрогнул от неожиданности, но больше ничем старался себя не выдать. На столе уже лежала груда мелких предметов: монеты, часы, медали, подвески, письма, – видимо, я был не первым, кого обыскивал этот мародер. Да он вовсе не джентльмен, хоть и одет прилично! Я мысленно лишил его этого титула и смиренно замер. В карманах, к моему злорадному удовольствию, ничего не обнаружилось – драгоценную записку я еще дома спрятал в потайном кармашке бельевых панталон. Охранник разочарованно крякнул, взял свечу и повел меня дальше.
Мы зашли в просторное помещение. В темноте я не мог оценить его реальных масштабов, но кожей чувствовал: оно огромное. Его заполняли ровные ряды каких-то машин, похожих на печатный пресс, каким его изображают в учебниках: ручки, педали, шестеренки, стальные листы, – и перед каждым таким механизмом неподвижно стоял человек. Мне захотелось немедленно повернуть обратно. Свеча выхватывала из тьмы лишь несколько ближайших фигур, и все же я знал, как знаешь, глядя в гладкую озерную воду, что дно далеко: их гораздо больше. Мне стало страшно, хоть я и не мог ощутить страх так, как живые. Что может быть хуже, чем ирландцы? Мертвые ирландцы. А еще хуже? Ожившие, да не совсем. Я хрипло втянул воздух, и охранник покосился на меня.
– Чего сипишь? – Он весело гоготнул. – Твои собратья, люби и жалуй.
Говорил он как человек из самых низших слоев общества, и от этого разонравился мне окончательно. Он подвел меня к одной из машин, крепко взял за плечи и поставил перед ней.
– Никуда не уходи, – сказал он, будто это весьма остроумная шутка, и ушел.
Где-то хлопнула дверь, и все стихло. Конечно, на месте я стоять не стал – замирая от страха, пошел вдоль рядов, изо всех сил стараясь не глядеть никому в глаза. Это оказалось не так уж трудно, когда никто не ловит твой взгляд. Главной задачей стало не напороться на толстые пучки каких-то веревок, разложенных на полу.
Все машины были одинаковыми, а люди – разными. Стояли, дремотно глядя в темноту едва приоткрытыми глазами. Кого тут только не было: женщины, мужчины, старики, дети, моряки, солдаты, ремесленники, купцы, молодые и старые, бедные и богатые, в костюмах самых разных сословий. Был даже один, судя по мундиру, генерал ирландской армии – правда, без медалей, и я даже не сомневался, кто эти медали прикарманил. Объединяло всех здесь лишь одно. Я почувствовал, как цепенею от страха в самом буквальном смысле. До этого я не видел столько восставших в одном месте, и только сейчас оценил масштабы того, что произошло при моем участии.
– Танамор, – на пробу произнес я.
Собственный голос показался мне оглушительным в этой мертвой – ха, и правда мертвой… нет, нет, это совсем не смешно, – тишине. Громче говорить я боялся – вдруг охранник ушел не так далеко? Главное – не дать страху парализовать меня окончательно, иначе не смогу двигаться.
– Танамор, – дрожащим голосом повторял я, двигаясь вдоль рядов. – Господа, вы не знаете, где деревня, в которой праведники его хранили? Мне очень нужно выяснить. Господа, дамы. Кто знает что-то про трилистник Мерлина? Эй!
Никто даже ухом не повел – похоже, они действительно ничего не слышали, – но я все равно продолжал идти. Чутье меня не обмануло, помещение было бескрайним. Я и не знал, что такие бывают! Раньше мне казалось, что самая просторная комната на свете – это либо конюшня, либо гимнастический зал. В конце концов я заплутал и отчаялся: ни машины, ни восставшие не заканчивались, а ответа не было.
Дойдя до какой-то стены (ура, наконец-то стена) я прислонился к ней и закрыл глаза. Мораль сказки про танамор в том, что жизнь – ничто без разума и души, но именно такую жизнь и вели восставшие, словно предостережение, оставленное Мерлином людям, воплотилось в жизнь столько веков спустя.
Уснуть я по-прежнему не мог, но как-то выпал из реальности. В этом вялом, ни капли не освежающем забытьи мне виделись праведники, которых я должен отыскать: все как один бородатые, седые и похожие на хитрого мудрого Мерлина. Они сидели за круглым столом и осуждающе смотрели на меня, ждали, когда я верну то, что им принадлежит, и тогда они уйдут, уведут за собой мертвецов, а я…
Я резко открыл глаза. Напугало меня не то, где я оказался, это я сразу вспомнил, а то, что вокруг очень светло. А вдруг я опять отключился на несколько дней? Я завертел головой и понял, что стою в том же помещении, – в утреннем свете краше оно не стало, – а свет падает откуда-то сверху.
Ого! Я задрал голову. Окна тут отсутствовали, зато потолок был стеклянный, как в оранжерее. Я невольно залюбовался ярко-синим небом. Похоже, все кажется прекраснее, когда смотришь из заточения.
Главный же сюрприз был в том, что я стоял там же, куда меня вечером поставил охранник. Как я сюда дошел в темноте? Может, меня кто-то переставил? При мысли об этом меня передернуло от отвращения.
Лязгнула дверь, и я замер неподвижно, как чучело. О, знакомый охранник! Значит, есть надежда, что сейчас утро того же дня, а не какого-то еще. Он пошел вдоль рядов, и рядом с каждой машиной проделывал одно и то же: раскручивал большую ручку, торчащую из механизма, потом брезгливо брал руку восставшего за манжет и брякал его ладонь на эту ручку. Восставший слабо сжимал пальцы, а охранник переходил к следующему. Я был невольно впечатлен: похоже, Бен прав. Начав какое-то движение, восставшие не могли его прекратить, продолжали бесконечно, как ходьбу. Я криво усмехнулся, пытаясь подавить страх.
Подойдя ко мне, охранник внезапно потянулся к моей шее и начал развязывать платок.
– Богатенький ты, новичок. Ну, был, – одобрил он. – Платок вроде шелковый.
