Все вышли из дома.
Джолан сглотнул, набрался смелости, вытянул руки к небу и разжал ладони.
Захлопали крылья. На землю упало перышко. Птица взмыла ввысь и полетела над лесом на север. Все следили за ее полетом. Поначалу Джолан опасался, что голубь угодит в пасть курносому дуболому, но потом вспомнил, что все дуболомы улетели в баларские логовища, вместе с верденами, гризелами и серокрылыми кочевниками.
Птица превратилась в черную точку среди голубого неба, а потом скрылась из виду.
– Наш пернатый друг улетел за горизонт, – сказал Виллем.
– Ага, – пробормотал Джолан, поглядывая то на перемазанные чернилами пальцы, то на небо; он очень старался не вспоминать ни о Камберленде, ни об Оромире. – И что нам теперь делать?
– Не знаю, как ты, но моя война еще не кончена, – заявил Виллем. – Мы слишком дорогой ценой расчистили дорогу папирийцам. – Он пожал плечами. – Неплохо бы встретиться с ними лицом к лицу.
58
Бершад
Терра, Море Душ
– Долго еще до Химейи? – спросил Фельгор.
– Мы уже близко, – ответила Керриган, не сводя взгляда с карты.
– Знаете, вот я пару недель провел на этом жутком острове и страшно соскучился по цивилизованным странам, – заявил Фельгор. – Даже по тем, где меня ждет смертная казнь.
Бершад уставился на него:
– Тебя везде ждет смертная казнь.
– Нет, не везде. В Альмире меня помиловали королевским указом. За личной подписью Эшлин Мальграв. – Он посмотрел на море. – Я только один раз был в Химейе. Там очень красивый замок Белого Орла. Или Красной Птицы, точно не помню.
– Замок Белого Журавля, – поправила его Эшлин.
– А, ну да. А я что сказал?
– Не это. – Эшлин отложила листок, исписанный уравнениями. – Мне тоже хочется взглянуть на замок. Папирийская архитектура сильно отличается от альмирской. В Альмире строят просто, из гранитных плит. Всякий раз, когда папирийские послы наведывались в Незатопимую Гавань, я умоляла отца отпустить меня с ними – посмотреть на замки с изящными арками и высокими стройными башнями.
Бершад недоуменно разглядывал острова Папирийского архипелага. Что-то было не так. Хотя корабль держался в трехстах шагах от берега, лес словно бы источал какую-то тревогу, будто все звери, от медведя до мыши, дрожали от страха.
– Ты уверена, что по твоей просьбе Окину даст нам приют? – спросила Керриган.
Теперь, когда до Химейи оставалось всего несколько лиг, она вдруг засомневалась, сдержит ли Эшлин свое обещание, и уже в третий раз задавала ей один и тот же вопрос.
– Да, уверена.
Керриган с сомнением поглядела на нее.
– Не понимаю, чего ты так нервничаешь, – сказал Симеон. – Это же я всех убивал.
Никто не знал, что делать с пиратом-скожитом. Бершад хотел его убить, Керриган вела с ним долгие разговоры, словно надеясь вымолить себе прощение, а Эшлин изучала его доспехи.
Симеона приковали цепями у мачты, где он и провел все плавание, несмотря на непогоду. По его просьбе ему сняли оковы с одной руки и кормили исключительно улитками, которых он съедал по ведру в день. Вот и сейчас он сунул в рот улитку и начал жевать.
– Таких убийц кругом – как грибов в лесу, – сказала Керриган. – А я последние десять лет подрывала папирийскую экономику ради своих прибылей. Вряд ли Окину захочет отдать какой-нибудь остров в мое полное распоряжение.
– А давайте не будем вспоминать про грибы, – простонал Фельгор.
– Похоже, о ваших проблемах сейчас можно забыть, – сказал Бершад, учуяв кислый запах гари, как только корабль обогнул мыс.
– Это еще почему?
Бершад указал на сушу. За мысом простирался полукруглый залив, на берегах которого раскинулась Химейя, но вместо черепичных крыш, домов из кедра и замка Белого Журавля путники увидели только руины.
Повсюду пылали странные пожары. Пламя было синим и бездымным.
– Колдовство, – пробормотал Голл.
На месте городских кварталов зияли воронки от взрывов, в центре которых полыхало все то же синее пламя, словно бы разлитое по земле.
– Пока мы были на острове, на север послали армаду неболётов, – сказала Эшлин.
Вода в заливе почернела, на поверхности плавали горящие обломки и смердящие дохлые рыбины.
Замок Белого Журавля был разрушен. Из двенадцати изящных аркбутанов и контрфорсов уцелели только два; обломки кладки придавили здания по соседству, охваченные синим пламенем. Одна из замковых башен надломилась и осела, повалившись на два оставшихся аркбутана, будто срубленное дерево в лесу.
Переселенцы из Душебродова Утеса высыпали на палубу и негромко переговаривались, глядя на жуткие разрушения.
– Фигасе, – пробормотал Симеон и отправил в рот еще горсть улиток.
– Там есть кто живой? – спросила Эшлин Бершада.
Он долго всматривался в берег. Дракониха сделала несколько кругов над замком и над городом.
– Сорок три человека, – наконец сказал Бершад. – Но и им недолго осталось.
Он повернулся на юг. Над морем пронесся голубь, пролетел через разрушенный город и скользнул в голубятню, которая чудом уцелела на вершине одной из замковых башен.
– Это мой голубь, – сказала Эшлин.
Бершад кивнул:
– В голубятне есть кто-то живой. Я слышу биение сердца.
Эшлин, скрипнув зубами, поглядела на город:
– Надо перенести к нам на корабль всех, кто уцелел. Но воздух отравлен каким-то химическим составом, так что на берег сойдет только Сайлас. – Она повернулась к Симеону. – Кстати, ты не хочешь ему помочь?
– А почему ты меня об этом просишь?
– Потому что твой доспех медленно отравлял тебя долгие годы и сейчас яд не причинит тебе особого вреда, зато ты спасешь жизни невинных людей. Впрочем, если тебе больше по нраву копить силы для очередной бессмысленной стычки, я тебя заставлять не стану.
Симеон уставился на нее:
– Я пойду с драконьером.
– А ты что будешь делать? – спросил Бершад у Эшлин.
– Доберусь до голубятни, узнаю альмирские новости.
– Так воздух же отравлен.
– Не волнуйся, со мной все будет в порядке.
59
Эшлин
Папирия, город Химейя, замок Белого Журавля
